— Простите, мадам, — прошамкал он, — но некий бледно-голубой «роллс-ройс» снова заблокировал въезд. Как вы знаете, мы просим гостей оставлять подъезд свободным, чтобы не мешать машинам доставки.

— Почему вы не позвонили по домофону? — сердито прервала его я.

Проклятье! Мне было отлично известно, о чьей машине идет речь,

— Домофон не работает уже неделю, мадам.

— Так почему бы вам, Босуэлл, не починить его?

— Я швейцар, мадам. Швейцары не занимаются починкой. Это работа администратора. Швейцар отмечает гостей и следит, чтобы подъезд к дому оставался свободным,

— Хорошо-хорошо. Скажите моей гостье, чтоб поднималась.

По моим сведениям, в Нью-Йорке был только один счастливый обладатель светло-голубого «роллс-ройса корниш» — Лили Рэд. Поскольку было воскресенье, я почти не сомневалась, что ее привез Сол. И он наверняка уже успел убрать машину, пока Лили поднималась наверх, чтобы поиграть у меня на нервах. Однако Босуэлл все стоял и хмуро смотрел на меня.

— Дело еще в маленьком зверьке, мадам. Ваша гостья настаивает на том, чтобы пронести его в здание, хотя ей было неоднократно сказано, что…

Но было поздно. Из-за угла коридора, оттуда, где были двери лифтов, вылетел пушистый комок. По кратчайшей траектории он пронесся к дверям моей квартиры и стрелой метнулся мимо нас с Босуэллом в прихожую. По размеру он был не больше метелки из перышек, которыми обметают пыль с хрупких вещей, и при каждом подскоке пронзительно взвизгивал.

Швейцар посмотрел на меня с величайшим презрением и ничего не сказал.

— О'кей, Босуэлл, — произнесла я, пожав плечами. — Давайте сделаем вид, что ничего не произошло. Этот зверек не причинит вам хлопот, он вылетит отсюда, как только я найду его.

В это время из-за того же угла появилась Лили. Она шла танцующей походкой, на плечах ее красовалась соболиная накидка с капюшоном, с которой свисали длинные пушистые хвосты. Ее светлые волосы тоже были завязаны в три или четыре хвоста, торчащие в разные стороны, так что невозможно было определить, где кончается прическа и начинается накидка. Босуэлл вздохнул и закрыл глаза.

Лили демонстративно проигнорировала швейцара, чмокнула меня в щеку и просочилась между нами. Для человека ее комплекции было довольно сложно куда-либо просочиться, но Лили носила свои полные формы с гордостью, что придавало ей некоторый шарм. Проходя мимо нас, она произнесла грудным голосом:

— Скажи швейцару, чтоб не поднимал шума. Сол будет ездить вокруг дома до нашего ухода.

Я посмотрела вслед уходящему Босуэллу, издала сдавленный стон, который сдерживала последние несколько минут, и закрыла дверь. К несчастью, мне предстояло провести очередной выходной с самым несимпатичным мне человеком в Нью-Йорке — с Лили Рэд. Воскресенье летело коту под хвост. Я дала себе слово, что отделаюсь от нее как можно быстрее.

Моя квартира состояла из одной большой комнаты с высоким потолком, большой вытянутой прихожей и ванной. Из комнаты выходили три двери: одна вела в гардеробную, другая — в кладовую, а третья скрывала шкаф-кровать. Комната представляла собой настоящие джунгли из больших деревьев и экзотических растений, расставленных так, чтобы между ними оставался запутанный лабиринт дорожек. По этим джунглям в живописном беспорядке были расставлены и разбросаны стопки книг, груды марокканских подушек и множество безделушек из лавки древностей на Третьей авеню.

Безделушки принадлежали к самым разным стилям и культурам. Здесь были расписанные вручную пергаментные лампы из Индии, керамика из Мексики, фарфоровые птички из Франции, хрусталь из Праги. Стены были увешаны неоконченными картинами, краска на которых еще не просохла, старыми фотографиями в резных рамках, антикварными зеркалами. С потолка свешивались наборы колокольчиков и бумажные рыбки. Единственной мебелью в комнате был черный концертный рояль, стоявший у окон.

Лили двигалась по лабиринту, как вырвавшаяся на волю пантера, передвигая и перекладывая вещи в поисках своей собаки. Она сбросила накидку из собольих хвостов на пол, и я остолбенела, увидев, что под ней на Лили практически ничего не надето. Она была сложена, как итальянская керамическая статуэтка пятнадцатого века: с тонкими щиколотками, развитыми голенями, которые расширялись кверху и переходили в трепещущий избыток желеобразной плоти. Лили втиснула свою массу в приталенное платье из пурпурного шелка, заканчивавшееся там, где начинались бедра. Когда она двигалась, то напоминала свежее заливное, дрожащее и полупрозрачное.

Лили перевернула подушку и подхватила пушистый клубок, который путешествовал с ней везде. Она прижала его к себе и принялась кудахтать над ним слащавым до омерзения голосом.

— Ах, мой дорогой Кариока, — приговаривала она, — он спрятался от своей мамочки. Противный маленький песик…

Меня затошнило.

— Бокал вина? — предложила я, пока Лили ставила Кариоку на пол.

Он бегал вокруг, тявкая от возбуждения. Я отправилась в кладовку и достала из холодильника бутылку вина.

— Полагаю, у тебя отвратительное шардонне от Ллуэллина, — прокомментировала Лили. — Он многие годы пытается раздать его.

Она взяла предложенный бокал и отхлебнула из него. Бродя между деревьями, она остановилась перед картиной, над которой я работала до ее появления.

— Скажи, ты знаешь этого парня? — вдруг спросила Лили, показывая на рисунок: там был мужчина на велосипеде, одетый во все белое. — Ты выбрала этого парня в качестве модели, после того как встретила его внизу?

— Какого парня внизу? — спросила я, сидя на табурете рядом с роялем и глядя на Лили.