Нью-Йорк, сентябрь 1973 года

Мы приближались к очередному острову посреди рубиновых морских вод. Эта полоска суши протяженностью в сто двадцать миль неподалеку от Атлантического побережья известна как Лонг-Айленд. На карте остров похож на гигантского карпа, который нацелился проглотить остров Статен раскрытым ртом бухты Джемейка, а направленный в сторону Нью-Хейвена хвост бил по воде, разбросав брызги мелких островов.

Но когда наш кеч заскользил к его берегам и легкий бриз наполнил паруса, длинная белая полоса песчаного пляжа с маленькими бухточками показалась мне раем. Даже названия, которые пришли мне на память, были экзотическими: Акуэбог, Патчог, Пеконик, Массапикуа… Джерико, Бабилон, Кисмет. Вдоль извилистого берега тянулась серебристая лента Файр-Айленда. Где-то за поворотом, пока еще невидимая, возвышалась над Нью-йоркским заливом статуя Свободы, держа свой медный факел на высоте трех тысяч футов и маня путешественников вроде нас поскорее зайти в золотые ворота капитализма и организованной торговли.

Мы с Лили стояли на палубе и со слезами на глазах обнимали друг друга. Интересно, подумалось мне, что чувствует Соларин, глядя на эту солнечную землю благополучия и свободы, так непохожую на его Россию, окутанную тьмой и страхом. Чуть больше месяца потребовалось нам, чтобы пересечь Атлантику, целыми днями мы читали дневник Мирей и пытались расшифровать формулу, загадка которой терзала наши сердца и души и с наступлением ночи. Но Соларин ни разу не упомянул о возвращении в Россию или о своих планах на будущее. Каждый миг, проведенный с ним, казался мне золотой каплей, застывшей во времени. Подобно драгоценностям на темном покрове, эти мгновения были живыми и бесценными, а тьма вокруг них казалась непроницаемой.

Соларин вел наше судно к острову, а я все ломала голову, что с нами произойдет, когда Игра все-таки закончится. Конечно, Минни уверяла, что Игра не имеет конца. Однако в глубине души я знала, что она близится к завершению, по крайней мере для нас, и это произойдет очень скоро.

Вокруг нас, куда ни посмотри, будто яркие игрушки, подпрыгивали на легкой волне небольшие суда и лодки. Чем ближе мы подходили к берегу, тем более оживленным становилось движение: разноцветные флаги, наполненные ветром паруса, скользящие по барашкам волн, блеск полированных боков яхт и маленькие моторные лодки, снующие по воде во все стороны. Везде виднелись брызги, которые поднимали катера береговой охраны и большие морские суда, стоявшие на якоре неподалеку от берега. Кораблей было удивительно много, и мне оставалось только гадать, что же происходит. Лили ответила на мой вопрос.

— Не знаю, повезло нам или нет, — сказала она, когда Соларин вернулся и взял штурвал, — но этот комитет по встрече собрался не в нашу честь. Вы знаете, какой сегодня день? День труда!

Она была права. И если я не ошибалась, День труда также означал закрытие сезона яхтенного сезона, что и объясняло сумасшедший ажиотаж вокруг.

Когда мы добрались до пролива Шайнкок, лодок вокруг стало так много, что даже нашему кечу было тесно маневрировать. Судов сорок стояли в ряд, ожидая своей очереди зайти через узкий проход в бухту. Так что мы отправились дальше, к проливу Моришес. Там береговая охрана была очень занята, буксируя лодки и вылавливая из воды подвыпивших людей. Мы решили, что в такой суете они вряд ли обратят внимание на то, как утлое суденышко вроде нашего, с нелегальными иммигрантами и контрабандой на борту, прошмыгнет у них под самым носом во Внутренний водный путь.

Здесь очередь, похоже, двигалась быстрей, мы с Лили убрали паруса, а Соларин запустил мотор, чтобы провести лодку

и ни с кем не столкнуться. Один корабль прошел встречными курсом почти вплотную к нашему борту. Какой-то человек в костюме яхтсмена, стоявший на его палубе, наклонился и вручил Лили пластмассовый бокал с шампанским, к ножке которого было привязано приглашение. В нем говорилось, что к шести часам вечера нас приглашают в яхт-клуб Саутгемптона.

Очередь двигалась медленно, нам казалось, что прошло несколько часов. С каждой минутой напряжение вытягивало из нас силы, а гуляки вокруг веселились вовсю. Я подумала, что на войне часто последнее сражение, финальная битва решает все. И не менее порой солдата, у которого в кармане уже лежит приказ о демобилизации, снимает снайпер, когда он садится на самолет, чтобы лететь домой, И хотя нам ничего не грозило, если не считать таких пустяков, как штраф в пятьдесят тысяч долларов и двадцать лет тюрьмы за нелегальный ввоз русского шпиона, я старалась не забывать, что Игра еще не окончена.

Наконец подошла наша очередь, и мы направили свою лодку к Уэстгемптон-Бич. Причалов поблизости не было, так что Соларин помог мне и Лили с Кариокой спрыгнуть на берег, швырнул нам сумку с фигурами и наши скудные пожитки, после чего бросил якорь в битком забитой бухте и одолел несколько ярдов до берега вплавь. Первым делом мы заглянули в ближайший паб, чтобы Соларин мог переодеться в сухую одежду. Кроме того, нам надо было обсудить наши дальнейшие действия. Мы все были как в дурмане, опьяненные успехом. Лили отправилась искать телефонную будку, чтобы позвонить Мордехаю.

— Не могу дозвониться, — сказала она, вернувшись к столу.