Зорка, те же, затем Душан и Никола.

Зорка (вбегает). Братик с охоты идет, несет что-то.

Мария. Вот хорошо, как раз к обеду, а то у нас ничего особенно вкусного нет.

Душан (на голове у него белая шляпа, на ногах сапоги, через плечо охотничья сумка с добычей, на плече ружье). Вот вам добыча. Правда, сегодня окота не особенно удачна. (Снимает ружье и сумку и отдает Николе, идущему за ним следом. Никола сразу же все уносит.)

Зорка. Далеко ты ходил?

Душан. Нет.

Мария. Очень было жарко?

Душан. Нет, не очень. Я шел потихоньку.

Мария. Пойду приготовлю тебе переодеться и распоряжусь с обедом. (Идет, затем возвращается.) Послушай, Арса, если хочешь, пойдем в дом, поговорим еще немного. Не идет у меня это из головы. (Уходит.)

Арса. Пошли! (Достает из кармана письмо.) Вот тебе письмо, с утренней почтой пришло. (Отдает письмо Душану и уходит вслед за Марией.)

Зорка, Душан.

Зорка. Разве ты ходил совсем один?

Душан. Я никогда не бываю один, если со мной мой Азор.

Зорка. Почему ты не распечатываешь письма? Как ты можешь терпеть? Я бы ни за что не смогла утерпеть, ни за что!

Душан (кладет нераспечатанное письмо в карман.) Я знаю, что там. Пришел уже кто-нибудь из гостей?

Зорка. Нет еще, а дядя Вичентие уехал в город.

Душан. Так. Значит, ты с самого утра была одна?

Зорка. Нет, я читала стихи Дамняновича. Когда я их читаю, я никогда не бываю одна, другие мне тогда даже мешают.

Душан. Сколько же раз ты их будешь читать?

Зорка. Я буду их читать сто раз, без конца, всегда! Ах, это такие прекрасные стихи! Я уже половину знаю наизусть. Ты мне обещал когда-нибудь привести Дамняновича. Я знаю стольких твоих товарищей, а его не знаю. Какой он? Маленький или такой, как ты? Его все уважают и ценят, правда?

Душан. Как я вижу, ты почти влюблена в этого Дамняновича, хотя его самого никогда и не видела.

Зорка (обнищает его). Я не знаю. Утверждать не могу, но, хотя это и в самом деле выглядит неестественным и даже смешным, все же… А ты не рассердился бы, если бы я в этом призналась?

Душан. Ну вот еще, чего тут сердиться? Будь эта любовь серьезной, я подумал бы, прежде чем что-либо тебе посоветовать.

Зорка. Уверяю тебя, это серьезно. Я сама удивляюсь, что со мной. Я пыталась увериться, не шутка ли это. Много раз спрашивала себя: «Разве можно любить кого-нибудь_; не зная его?…» Но если это любовь: непрестанно думать о ком-нибудь, засыпать с этими мыслями, рисовать себе во сне его образ, просыпаться с улыбкой на устах, с радостью, какую приносит только приятный сон, радоваться, воодушевляться, гордиться, волноваться, читая слова, вышедшие из его души, если все это любовь…

Душан. Значит, ты влюблена! А как же могло быть иначе, если ты тоже стала поэтом. С тех пор как ты начала читать эти стихи, ты уже больше не можешь говорить обычным языком.

Зорка. А ты сердишься, что я так откровенно рассказываю тебе о своих чувствах? Я считаю, что должна с тобой быть откровенной.

Душан. Конечно. Только я думаю, все это еще не так серьезно.

Зорка. Думала и я так когда-то. Пыталась посмеяться над собой, чтобы избавиться от всего этого… Но чем сильнее я хотела избавиться, тем крепче меня охватывало чувство.

Душан. Ага! Значит, на днях поговорим с тобой серьезнее. А сейчас сходи в дом и пришли мне стакан кофе и газеты.

Зорка. Я сама принесу. Почему на днях? Я хочу поговорить об этом сейчас. Не могу ждать твоего «на днях». Хочешь, поговорим, сейчас же, как только я принесу кофе и газеты?

Душан. Хорошо, хорошо, принеси!

Зорка уходит.

Душан один.

Душан. Ребенок! (Садится на скамейку.) Боже, как тянется время! А тут еще и дядя Вичентие уехал в город. Сейчас посмотрю в газетах, что нового ставят в театре, да схожу вечером. (Достает из кармана письмо.) Это Огнянович. Наперед знаю, что он пишет. Ничего дельного! (Распечатал письмо и посмотрел на подпись.) Дамнянович! Посмотрим, что же пишет он. (Встает и читает.) «Дорогой Душан, ты, наверное, знаешь, что со мной случилось. Я получил за те стихи шесть месяцев тюремного заключения. Слышал, что и с кассацией ничего не вышло, и завтра, самое позднее послезавтра, меня, наверно, арестуют. У нас с матерью есть причины, по которым я не могу этого допустить, и я решил бежать в Австро-Венгрию, где, работая в газетах, буду прозябать, пока мне не разрешат вернуться. Чтобы сделать это, мне нужна твоя помощь, и я приду к тебе за ней завтра в виноградник, где объясню, как ты сможешь мне помочь». (Прерывает