Он срывал свое разочарование на подчиненных, коллегах-людях. Еще он чихал через респиратор, снова и снова, и я знала, что его аллергия все тяжелее и тяжелее, и будет еще хуже, много хуже.

– Пес-Христос! – хрипел Зеро. – Содержание пыльцы уже дошло до 820, Сивилла.

Гортонские копы нашли только пластиковые части Ди-Фрага, погребенные глубоко в почве под его недолговечным портретом. Они были туго обвиты побегами, эти пластиковые части. Плоть стала цветами.

В тот вечер я узнала, что по городу ходит девочка из воздуха и травы и зовут ее Персефона. Что истинный наш убийца – маленькая девочка, ребенок; снова что-то абсолютно новое. Какой-то новый вид. В тот вечер мне хотелось объявить тревогу по всему городу.

Глаза мои вычленяли темные формы в глубине клеток. Цветы изменяли этих полуживущих. Девочка… Наверное, это она разбрызгивала вокруг свою силу, засевала все цветами. Зомби танцевали и цвели в дерьме и пыли, цветы свисали с их дубленой кожи, лепестки падали из их ртов. Это было отличное шоу флоры и фауны, смешанных в единое целое.

Новые виды.

Я чувствовала исполненную страха Тень Зеро, ползущую за моей спиной. Странная смесь собачатины и дыма; страх перед зомби, это точно, но еще страх передо мной. Страх перед делом. Там, в глубинах Тени, темнели смоляные водовороты, там, где спрятались в клетках все его тайны.

– Что ты делаешь, Джонс? – спросил он.

– Смотрю на зомби.

– То еще хобби. – Он делал все, что мог, чтобы удержать маску старой жесткой личности З. Клегга, но какое напряжение было в его струящейся Тени! – У тебя есть что-нибудь по делу Боды?

– Возможно.

– Хочешь мне рассказать?

– Ты любишь виртбол, Клегг?

– Терпеть ненавижу.

– Какая жалость. Завтра мы вместе идем на большой матч.

– Что здесь общего с поисками Боды? Черт… – Чихает, так громко и жутко, что зомби подпрыгивают в клетках, машут на нас конечностями, покрытыми лепестками.

– Будь здоров, Клегг.

– Спасибо. Извини, что врал тебе.

– У тебя последнее время очень тяжелая Тень, песокоп.

– Я страдаю, Сивилла. Правда, страдаю. Так много причин, что даже не знаю, о чем рассказывать.

– Знаю. Тебя напрягает, что Крекер отдал мне дело Боды.

– Ну да, это неприятно. Я просто выполнял приказы, Си. Мне было очень плохо, когда я узнал, что она твоя дочь. Я не знал, что делать.

Я протянула руку и похлопала шерсть на его плече. Похлопала? Как обычно хлопают пса? Ну да, что-то вроде этого. Но на какой-то миг Зеро выглядел счастливым. А потом он отпрыгнул от меня. Он уходил по джунглям цветов, и его Тень уменьшалась.

Миазма умерла в ту ночь, первая жертва аллергии. Первая жертва, убитая не убийцей, но тем, что убийца оставлял за собой: гранулами пыльцы. Я знала, что аллергия и убийца – сестры. Цветы и смерть. Дело повернулось в тот момент…

Куда бы я ни поглядела, везде возникали новые виды. Может, ученые были правы; мир стал более текучим.

Позднее, ночью, я прижала Сапфира к себе. НПС №57261. Как же я его любила! Его прерывистое дыхание, его слезящиеся глаза. Его взгляд, полный огня. Сапфир не хотел ничего, кроме жизни. Это была единственная вещь, которую никто не мог ему дать. Даже я, его мать, не могла ему помочь. Он навсегда останется на грани. Совершенно противозаконный. Если бы Крекер узнал, что я скрываю его, моя карьера была бы разрушена. Зомби нельзя находиться в городской ] черте. Сапфир был моей страшной тайной.

Но это был мой сын, и я держала его. Разве он не нашел дорогу из Лимбо, чтобы вернуться ко мне? Это что-то да значило? Разве он не умирал от аллергии? Разве его не было в списке будущих жертв?

Пусть только попробуют забрать у меня Сапфира. Копы или цветы – они почувствуют мои дымные руки на своих шеях.

Солнце грело поле, толпа ждала начала игры. Вечерний матч, не освещенный прожекторами. Духовой оркестр играл королевский гимн. «Эту страну я люблю и останусь здесь навсегда». Музыка, как золото, переливалась на косметической травке, подвергнутой тонким генетическим изменениям, чтобы приобрести цвет спелых зеленых яблок, такой пронзительный, что во рту становилось кисло. Но даже сквозь эту траву прорастали цветы, и в музыку этого дня отдельной партией вплетались завывания ровняющих траву косилок, на ножи которых намотались мясистые стебли.

Кругом меня болельщики начищают бело-синие (Белый и синий – цвета домашней формы «Манчестер Сити»; цвета «Манчестер Юнайтед» – белый и красный) перья вазом, надеясь на хорошую игру. На перьях были нанесены номера, каждый соответствует номеру игрока на поле.

Интерактивный виртбол.

Здесь можно поучаствовать в матче в теле одного из игроков. Левый Защитник – самое дешевое перо, центрфорвард – самое ценное. Но Сивилла Джонс все равно была лишь наблюдателем. Не в игре, а в толпе. Просто зритель. И кстати, зверская аллергия постоянно вынуждала участников, чихая, ронять свои перья.

Был полуфинал Кубка золотого пера «Ваз Интернешнл». Четверг. Вторая игра. Матч-борьба, матч- реванш. Противник – «Манчестер Юнайтед», первую игру они выиграли 2:1. Афиши и рекламки ваза, универсальной смазки, повсюду в Манчестере соскальзывали со щитов под собственной массой. Над трибуной напротив качались огромные надувные перья красного и белого цвета. С рядов Кеннел-лейн доносился вой фанатопсов.

Я заняла позицию на уровне игрового поля, наблюдая, как люди пробираются сквозь ряды к своим местам. У меня были бинокль и рация. Зеро контролировал вход, которым должна была прийти Бода, если бы она появилась. На каждом билете Написано, через какой вход можно с этим билетом пройти. Клегг был против рации. Он привык к перьевой связи, его стесняли устаревшие способы. Я вызвала его и спросила, что он заметил.

– Как и до того, никаких признаков, Дымка Джонс. Я не понимаю, чего мы тут ищем.

– Продолжай наблюдение.

Я дала отбой и навела бинокль на отмеченные мной четыре свободных места. Чуть раньше я порасспрашивала в кассе – и там сказали, что некий Пес Койот купил четыре билета на места рядом друг с другом около десяти дней назад. Ладно, один он купил для себя, я нашла его в дневнике, второй – для Боды/Белинды. Кто еще двое? Ну, это я скоро узнаю. Но, конечно, больше всего меня интересовала Белинда. Явится ли она? Я попыталась погрузить себя в ее чувства. Если она действительно любила Койота, наверное, она придет. Но ведь я уже ошиблась насчет похорон. Да и чего я вообще жду? Представляешь – моя родная дочь, а я не знаю, чего жду.

Молодая девушка идет по ряду к местам. Я кручу настройку, пока в фокус не попадает ее лицо. Она? Чей лоб прикрывает эта рыжая челка? Нет, девушка проходит мимо всех мест и садится дальше рядом с молодым песопареньком.

Я занервничала. Просматривала в бинокль все близлежащие места и проходы. Каждая замеченная девушка немедленно попадала в фокус. Во всех мне видится что-то от дочери. Одна особенно привлекает мое внимание. Те же возраст и фигура. Длинные темные волосы под кепкой с малиновым козырьком. Место, конечно, не то, но кто знает, что могла придумать Бода? Я делаю наезд. Теперь лицо висит прямо передо мной, сквозь тонкие красивые черты видна боль. Нет. Ее Тень пуста. Я перевожу бинокль обратно на места Койота. Самое правое занято.

Наезд…

Она. Моя дочь. Ее Тень. На ней парик. Похожа на какую-то девушку-ковбоя, но это она. Изображение трясется, мои руки на холодной керамике окуляров дрожат.

Бода сидит на месте по билету Койота, вжимается в кресло, сама не знает почему, а на светлый парик