— На классном часе был. — Майлз пожимает плечами и, содрав крышечку с йогурта, погружается в сценарий своего мюзикла.

И на истории был, вспоминаю я. Весь урок я игнорировала его многочисленные попытки привлечь мое внимание, а когда прозвенел звонок, нарочно задержалась в классе — притворилась, будто что-то ищу в рюкзаке. Уж лучше стерпеть сверлящий взгляд мистера Муньоса и его противоречивые мысли обо мне (хорошие оценки против явных странностей), чем общаться с Романом.

Хейвен, пожав плечами, открывает коробочку с кексом и вздыхает.

— Что ж, это было прекрасно, хоть и недолго.

— Ты о чем? — Майлз оторвался от сценария.

Хейвен показывает прямо перед собой. Ее губы кривятся, в глазах — вселенская печаль. Проследив направление ее пальца, мы видим Романа — он болтает и смеется со Стейшей, Хонор, Крейгом и остальной школьной элитой.

Майлз дергает плечом.

— Подумаешь! Вернется еще, никуда не денется.

— Откуда ты знаешь? — возражает Хейвен, отряхивая с юбки яркие крошки кекса «Красный бархат» и не отрывая взгляда от Романа.

— Я тебя умоляю! Мы все это уже миллион раз наблюдали. Каждый новенький с претензией на крутизну рано или поздно оказывался за их столом. Только те, кто по-настоящему круты, там не задерживались, а перебирались к нам. — Он смеется, постукивая по желтому пластику нашего столика ярко-розовыми ногтями.

— Кроме меня, — встреваю я.

Мне хочется увести разговор в сторону от Романа. В нашей компании я одна тихо радуюсь, что он перебрался от нас к более светскому обществу. Напоминаю Майлзу и Хейвен:

— Я сижу здесь с первого дня.

— Надо же! — хохочет Майлз. — Но я сейчас говорил о Деймене. Помните, как его на время затянуло в их компанию? А потом он одумался и вернулся. То же и с Романом будет.

Я верчу в руках бутылку с красным напитком и внимательно ее рассматриваю. Хоть я и знаю, что Деймен только притворялся, будто ухаживает за Стейшей, хотел проверить, будет ли мне это безразлично, все же картинка, как эти двое стоят рядом, навеки выжжена у меня в мозгу.

— Да, вернулся. — Деймен сжимает мою руку и касается губами щеки. Он не всегда может прочитать мои мысли, зато чувствует их всегда. — Я в самом деле одумался, это точно.

— Вот видите? Так будем верить, что и Роман придет в чувство, — кивает Майлз. — А не придет — значит, не так уж он и крут, правильно?

Хейвен, скорчив гримаску, слизывает с большого пальца глазурь и бурчит себе под нос:

— Мне все равно.

— Не похоже, — прищуривается Майлз. — У тебя вроде Джош?

— У меня Джош, — соглашается она, пряча глаза и стряхивает с колен еще какие-то несуществующие крошки.

Я вижу, как ее аура переливается лживыми зелеными оттенками, и понимаю, что Хейвен врет. Влюбилась по уши! А если еще и Роман ею увлечется, тогда все: прощай, Джош, здравствуй, зловещий незнакомец.

Я открываю пакет с завтраком, усиленно притворяясь, что меня по-прежнему интересует еда, и вдруг слышу:

— Эй, друг, в котором часу премьера?

— В шесть. А что? Ты придешь? — У Майлза загораются глаза и аура вспыхивает надеждой.

— Ни за что такого не пропущу, — отвечает Роман, усаживаясь рядом с Хейвен и задевая ее плечом.

Ну видно же, что нарочно! Явно замечает произведенный эффект и бессовестно этим пользуется.

— Ну, как тебе жизнь в высших сферах? Все так, как ты и мечтал? — спрашивает Хейвен.

Если не видеть ее ауры, по голосу можно подумать, что она флиртует — но я-то знаю, что все очень серьезно. Аура не врет.

Роман протягивает руку, осторожно отводит ей челку со лба. Жест настолько интимный, что у Хейвен розовеют щеки.

— О чем это ты? — спрашивает Роман, глядя ей в глаза.

— Ну как же — элитный столик… Тот, где ты сидишь, — лепечет Хейвен, из последних сил стараясь сохранить видимость спокойствия.

— Кастовая система школьной столовой, — поясняет Майлз, разрушая чары, и отодвигает в сторону недоеденный йогурт. — Она везде одинакова. Все разбиваются на группки, а чужаков к себе не пускают. Они не специально, просто не умеют по-другому. Ну, а те, с кем ты сегодня обедал — элитная группка, правящая каста в школьной иерархии. Полная противоположность людям, с которыми ты сидишь сейчас. — Майлз тычет пальцем себе в грудь. — Нас еще называют «неприкасаемые».

— Чушь какая! — говорит Роман, отодвинувшись от Хейвен и откупоривая бутылку с содовой. — Полная ерунда! Я тебе не верю.

— Не верь, если не хочешь, но факт остается фактом.

Пожав плечами, Майлз грустно смотрит на элитный стол. Сколько бы он ни распространялся о том, что, мол, наш столик самый крутой, на самом деле он точно знает — для основной массы учеников «Бей- Вью» ничего крутого тут нет.

— Для тебя, может, и факт, а для меня — нет. Предпочитаю свободное и открытое общество, где можно садиться, с кем захочешь, и разговаривать, о чем угодно. — Тут Роман оборачивается к Деймену. — А ты? Веришь во всю эту чепуху?

Деймен пожимает плечами, не сводя с меня глаз. Плевать он хотел на элиту и не-элиту, на то, кто крут, а кто — нет. В эту школу он поступил исключительно ради меня, и только ради меня здесь остается.

— Мечтать не вредно, — вздыхает Хейвен, рассматривая свои коротко остриженные черные ногти. — А еще лучше, если бы эти мечты были хоть как-то связаны с реальностью.

— Вот тут ты ошибаешься, золотце. Это вовсе не мечты. — Роман улыбается, и от этой улыбки аура Хейвен начинает переливаться всеми оттенками розового. — Я добьюсь, чтобы это стало правдой. Увидишь.

— Да ну? Вообразил себя Че Геварой местного значения?

Я даже не пытаюсь скрыть яд в голосе. Хотя, если честно, меня больше удивляет, что я употребила слово «вообразил». С каких это пор я стала так разговаривать? Оглянувшись на Романа, вижу его напористую, желто-оранжевую ауру, и понимаю, что он и на меня тоже действует.

— Представь себе, вообразил. — Он улыбается обычной своей ленивой улыбочкой и заглядывает мне в глаза — так глубоко, что я вдруг чувствую себя голой. Как будто он все видит, все знает, и никуда от него не спрятаться. Считай меня, революционером, потому что не пройдет и недели, как этой вашей столовской кастовой системе настанет конец. Мы сломаем выдуманные барьеры, сдвинем столы и устроим большой общий пир!

— Пророчествуешь? — прищуриваюсь я, стараясь оттолкнуть прочь его бесцеремонную психическую энергию.

А он только смеется, ни капельки не обидевшись, На первый взгляд его смех кажется таким теплым, дружелюбным, обаятельным — никто не разглядит подтекст; жутковатый намек на злость, едва скрытую угрозу, предназначенную персонально для меня.

— Не поверю, пока не увижу своими глазами, — объявляет Хейвен, стирая с губ красные крошки.

— Когда увидишь — поверишь, — отвечает Роман, не отрывая от меня взгляда.