Но в тот декабрьский вечер (около шести часов), о котором пойдет речь, ни ветер, ни солнце не заглядывали в Степл-Инн; густой туман стоял в воздухе, и лишь тусклыми, расплывчатыми пятнами пробивались сквозь него отблески свечей из окон контор, разместившихся в зданиях Степл-Инна, в частности из окон конторы в угловом доме внутреннего дворика, где над весьма неказистым входом красовалась загадочная надпись:

Смысл этой надписи оставался темным для всех, равно как и для владельца конторы, который, кстати сказать, никогда над ним и не задумывался, разве только изредка, когда таинственные литеры случайно попадались ему на глаза, лениво гадал, не означают ли они — «Пожалуй, Билл Томас», или — «Пожалуй, Боб Тайлер»; в настоящую же минуту помянутый владелец, не кто иной, как мистер Грюджиус, сидел в задней комнате у камина и писал.

Кто бы подумал, глядя на мистера Грюджиуса, что когда-то его обуревало честолюбие и он испытал разочарование? Он готовился стать юристом, мечтал открыть нотариальную контору, составлять акты о передаче земельной собственности и прочих видов имущества. Но его брак с Юриспруденцией оказался столь неудачным, что супруги вскоре согласились на раздельное жительство — если можно говорить о разделении там, где никогда не было близости.

Нет, скромница Юриспруденция так и не увенчала его пламень. Он ухаживал за нею, но не завоевал ее сердца, и они пошли каждый своим путем. Но однажды, по случайному стечению обстоятельств, ему пришлось принять участие в третейском суде, и он снискал всеобщее уважение своими неустанными поисками правды и неуклонным стремлением сделать все по правде. После этого ему, уже не столь случайно, предложили произвести довольно обширное взыскание по долговым обязательствам, что принесло ему приличное вознаграждение. Таким образом, неожиданно для самого себя, он нашел свое место в жизни. Теперь он был управляющим двумя богатыми имениями и агентом по сбору арендной платы, а всю юридическую часть (далеко не маленькую) передавал фирме юристов, помещавшейся этажом ниже. Так погасил он свое честолюбие (если допустить, что оно когда-нибудь возгоралось) и вместе со всеми своими гасителями водворился до конца своих дней под усохшей смоковницей, которую П. Б. Т. посадил в 1747 году.

Множество счетов и счетных книг, множество картотек и несколько сейфов заполняли комнату мистера Грюджиуса. Но нельзя сказать, что они ее загромождали — такой строгий и точный здесь царил порядок. Если бы у мистера Грюджиуса хоть на миг зародилось подозрение, что, в случае его внезапной смерти, в его делах останется хоть какая-нибудь неясность — неполностью документированный факт или неразъясненная цифра, — он, вероятно, тут же бы умер. Ибо строжайшая верность своим обязательствам была главным его двигателем и источником его жизненной силы. Есть источники более щедрые, которые изливают струи более игривые, веселые, приятные, но нигде не найдете вы источника более надежного.

В комнате мистера Грюджиуса не было и признака роскоши. Но известный комфорт в ней был, хотя весь он сводился к тому, что комната была сухая и теплая, с несколько обветшалым, но уютным камином. У этого камина сосредоточивалось все, что можно назвать частной жизнью мистера Грюджиуса, — мягкое кресло и старомодный круглый стол, который, по окончании рабочих часов, расставляли здесь на коврике, вытащив из угла, где он пребывал днем в сложенном виде с отвесно повернутой доской, словно блестящий шит из красного дерева. В этой оборонительной позиции он заслонял собой небольшой пристенный шкафчик, в котором всегда хранилось кое-что пригодное для выпивки. В передней комнате помещался клерк мистера Грюджиуса; спальня мистера Грюджиуса находилась через площадку на обшей лестнице, а под лестницей у него был винный погребок, обычно не пустовавший. Каждый вечер, по меньшей мере триста раз в году, мистер Грюджиус после занятий переходил через улицу и обедал в трактире Фернивал, а пообедав, снова переходил улицу в обратном направлении и наслаждался описанными скромными благами жизни, пока вновь не наступало утро и не начинался новый деловой день под сенью П. Б. Т., год 1747.

Итак, мистер Грюджиус сидел и писал у своего камина, а клерк мистера Грюджиуса сидел и писал у своего камина. Это был темноволосый человек лет тридцати, с бледным, одутловатым лицом и большими темными глазами, совершенно лишенными блеска; а цветом лица он до такой степени напоминал сырое тесто, что невольно хотелось поскорее послать его в булочную для выпечки. Этот помощник вообще был таинственное существо и обладал странной властью над мистером Грюджиусом. Как тот мифический дух, которого вызвали заклинанием, но не сумели загнать обратно, он неотвязно льнул к мистеру Грюджиусу, хотя ясно, что мистеру Грюджиусу было бы гораздо удобнее и приятнее, если бы он от него отвязался. Эта мрачная личность с нечесаной шевелюрой имела такой вид, как будто произросла под сенью того ядовитого дерева на Яве[10], которое породило больше фантастических выдумок, чем какой-либо другой представитель растительного царства. И однако мистер Грюджиус всегда обращался со своим помощником с непонятным для стороннего человека почтением.

— Ну, Баззард, — проговорил мистер Грюджиус, поднимая глаза от бумаг, которые уже укладывал в папки, когда клерк вошел, — что там еще сегодня есть, кроме тумана?

— Мистер Друд, — сказал Баззард.

— А что с ним такое?

— Заходил, — сказал Баззард.

— Отчего ж вы не проводили его ко мне?

— Я это делаю, — сказал Баззард. Посетитель в эту минуту показался на пороге.

— Бог мой! — воскликнул мистер Грюджиус, щурясь и отводя голову вбок, чтобы пламя двух свечей на конторке не мешало ему разглядеть вошедшего. — Я понял так, что вы заходили, назвали себя, да и ушли. Как поживаете, мистер Эдвин? Что это вы так раскашлялись?

— Это все туман, — отвечал Эдвин. — И глаза от него щиплет словно от кайенского перца.

— Экая скверность! Раздевайтесь, пожалуйста. Хорошо, что у меня как раз камин топится. Славный огонек! Это уж мистер Баззард обо мне позаботился.

— И не думал, — сказал Баззард в дверях.

— Да? Ну, значит, я сам о себе позаботился и даже этого не заметил, — сказал мистер Грюджиус. — Садитесь, пожалуйста, в мое кресло. Нет! Прошу вас. После того как вы наглотались там сырости, уж, пожалуйста, в мое кресло.

Эдвин сел в мягкое кресло сбоку от камина, и вскоре туман, который он принес на себе, и туман, который он вытряхнул из своего пальто и кашне, был поглощен пляшущим огнем.

— Я так расселся, — улыбаясь, сказал Эдвин, — как будто в гости пришел.

— Кстати, — воскликнул мистер Грюджиус, — простите, что я вас прервал, но я хочу сказать — будьте нашим гостем! Туман, может быть, рассеется через час-другой. Обед нам принесут из трактира — тут рядом, только через улицу перейти. Уж лучше мы вам здесь поднесем кайенского перца, чем вам нюхать его на улице. Прошу вас, пообедайте с нами.

— Вы очень любезны, — проговорил Эдвин, с любопытством оглядывая контору, как будто ему вдруг показалась забавной мысль об этом импровизированном пикнике.

— Ну что вы, — сказал мистер Грюджиус, — это с вашей стороны любезность — разделить со мной мою холостяцкую трапезу и пообедать чем бог послал. И знаете, — добавил мистер Грюджиус, понизив голос и с искоркой в глазах, как бы радуясь осенившей его блестящей мысли, — я приглашу Баззарда. А не то он, пожалуй, обидится. Баззард!

Баззард снова появился в дверях.

— Пообедайте сегодня с мистером Друдом и со мной.

— Если это приказание, то я, конечно, повинуюсь, сэр, — последовал мрачный ответ.

— Вот человек! — вскричал мистер Грюджиус. — Вам не приказывают, вас приглашают.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Баззард. — В таком случае мне все равно, могу и пообедать.

— Очень хорошо. Это, стало быть, улажено. И не будете ли вы так добры, — продолжал мистер Грюджиус, — зайти в Фернивал — это ведь только через дорогу — и сказать, чтобы они прислали кого- нибудь накрыть на стол. А на обед пусть пришлют миску самого горячего и крепкого бульона, потом самый лучший салат, какой у них есть, потом какое-нибудь солидное жаркое (скажем, баранью ногу), потом гуся или индейку или еще какую-нибудь фаршированную птичку, какая там у них значится в меню, — одним словом, что есть, то пусть все и присылают.

Этот щедрый заказ мистер Грюджиус изложил в обычной своей манере — таким голосом, как будто