мира. Короче говоря, Джаспер, я хочу помирить наших молодых подопечных. На лице Джаспера появилось какое-то очень сложное выражение не то смущения, не то растерянности, которое несколько смутило и мистера Криспаркла, так как он не мог его разгадать.
— А… как? — глухо и с запинкой спросил Джаспер после молчания.
— Вот насчет этого «как» я и хотел с вами побеседовать. Я прошу вас оказать мне большую любезность и важную услугу: убедите вашего племянника (с мистером Невилом я уже переговорил) написать вам коротенькое письмо — в его обычной непринужденной манере — и выразить в нем готовность предать прошлое забвению. Я знаю, какой он добрый юноша и какое влияние вы на него имеете. Я отнюдь не оправдываю Невила, но надо все-таки признать, что он был жестоко обижен.
Джаспер, все с тем же недоуменным и растерянным видом, отвернулся к камину. И мистер Криспаркл, украдкой наблюдавший за ним, тоже пришел в недоумение, — на миг ему показалось, будто Джаспер втайне что-то рассчитывает и соображает, чего, разумеется, не могло быть.
— Я понимаю, вы не можете сейчас благожелательно отнестись к мистеру Невилу, — начал было младший каноник, но Джаспер перебил его:
— Совершенно верно. Не могу.
— Вполне естественно. Я сам всячески осуждаю его плачевное неумение владеть собой, хотя надеюсь, что постепенно мы с ним и это исправим. Но он дал мне торжественное обещание впредь совсем иначе вести себя с вашим племянником, если вы на первых порах нам поможете. И я не сомневаюсь, что он сдержит свое слово.
— Я привык верить вам, мистер Криспаркл, и полагаться на ваше суждение. Вы действительно уверены, что можете поручиться за него?
— Уверен.
Смущенное выражение, так смутившее и мистера Криспаркла, исчезло с лица Джаспера.
— Очень хорошо. Вы не знаете, какую тяжесть сняли с моего сердца и от каких страхов меня избавили. Я сделаю то, о чем вы просите.
Мистер Криспаркл, обрадованный столь быстрым и полным успехом своего ходатайства, рассыпался в благодарностях.
— Я это сделаю, — повторил Джаспер, — потому что ваше ручательство — это вещь надежная, а мои страхи все так смутны и необоснованны! Вы будете смеяться, — но, скажите, вы ведете дневник?
— По одной строчке в день, не больше.
— Мне и одной строчки было бы много, так бедна событиями моя жизнь, если б этот дневник не был также дневником жизни Нэда. Я прочитаю вам одну запись — только не смейтесь! Вы поймете, когда она была сделана:
«Час ночи. — После всего, что я только что видел, меня терзает страх за моего дорогого мальчика, — болезненный страх, против которого бессильны доводы рассудка. Старался его преодолеть, но все мои усилия тщетны. Демоническая ярость этого Невила Ландлеса, его нечеловеческая сила в минуту гнева, жажда уничтожить противника, которую я прочитал в его глазах, — все это ужасно встревожило меня. Впечатление было настолько сильное, что я уже дважды заходил в комнату моего дорогого мальчика, чтобы удостовериться, что он спокойно спит, а не лежит мертвый, плавая в собственной крови».
А вот еще запись, утром того же дня:
«Нэд уехал. Весел и беспечен, как всегда. Я пытался его предостеречь, но он только рассмеялся и сказал, что с Невилом он всегда справится, слава богу, он ничем его не хуже. Ты-то не хуже его, да он-то хуже тебя, ответил я, он злой человек. Нэд продолжал подтрунивать надо мной, но я все же проводил его до самого дилижанса и очень неохотно с ним расстался. Не могу отделаться от недобрых предчувствий, — если можно назвать предчувствием вывод, основанный на бьющих в глаза фактах».
— Из более поздних записей видно, — сказал в заключение Джаспер, перелистывая тетрадь, прежде чем отложить ее в сторону, — что я еще не раз поддавался этому мрачному настроению. Но теперь у меня есть ваше ручательство, я запишу его здесь, и пусть оно послужит мне противоядием, если меня опять начнет одолевать страх.
— Надеюсь, противоядие окажется настолько сильным, — отвечал мистер Криспаркл, — что вы в ближайшее же время предадите огню эту тетрадь и вместе с ней все ваши недобрые предчувствия. Не мне вас корить, Джаспер, особенно сегодня, когда вы так великодушно пошли мне навстречу, но, право же, ваша привязанность к племяннику заставляет вас делать из мухи слона. Все, что вы здесь пишете, это ужасное преувеличение. Джаспер пожал плечами.
— Я беру вас в свидетели, — сказал он. — Вы сами видели, как я был потрясен в тот вечер, еще до того как сел писать, вы слышали, в каких словах я тогда, под свежим впечатлением, описал все, что мне пришлось пережить! Помните, я употребил одно выражение, которое вы сочли слишком сильным? Оно было гораздо сильнее, чем все, что я потом писал об этом дневнике!
— Ну ладно, — вздохнул мистер Криспаркл. — Попробуйте мое противоядие, и дай бог, чтобы оно помогло вам более трезво и спокойно взглянуть на вещи. А сейчас не будем больше это обсуждать. Я еще должен поблагодарить вас за вашу любезность, и я благодарю вас от всего сердца.
— Вы увидите, мистер Криспаркл, — сказал Джаспер, пожимая ему руку, — что я добросовестно выполняю все, за что берусь. Я позабочусь о том, чтобы Нэд, если уж пойдет на уступки, не останавливался на полдороге.
На третий день после этого разговора Джаспер зашел к мистеру Криспарклу и подал ему следующее письмо:
«Милый мой Джек!
Меня очень тронул твой рассказ о вашем свидании с мистером Криспарклом, которого я так ценю и уважаю. Заявляю чистосердечно, что в тот вечер я был столько же виноват, как и мистер Ландлес; я готов помириться с ним и предать прошлое забвению.
Вот мое предложение, Джек. Пригласи мистера Ландлеса отобедать с нами в канун рождества (когда же и мириться, как не в такой день!); пусть никого не будет кроме нас троих, мы пожмем друг другу руки и никогда уж не станем поминать старое.
Любящий тебя Эдвин Друд.
Р.S. Передай привет Киске, когда будешь давать ей урок».
— Вы, стало быть, ждете к себе мистера Невила? — спросил мистер Криспаркл.
— Я рассчитываю на его приход, — ответил мистер Джаспер.
Глава XI
Портрет и кольцо
В Лондоне, в наиболее старинной части Холборна, еще и сейчас возвышается ряд островерхих домов, построенных добрых три столетия назад; они уныло созерцают проезжую дорогу у своих ног, словно все еще отыскивают своим подслеповатым оком некогда протекавшую здесь речку Олд Борн, которая уже давным-давно пересохла; а если пройти сквозь арку под этими древними домами, то попадешь в тихий уголок, составленный из двух неправильной формы четырехугольных дворов и носящий название Степл-Инн. Это один из тех уголков, где у пешехода, свернувшего сюда с громыхающей улицы, появляется ощущение, будто уши у него заткнуты ватой, а башмаки подбиты бархатными подметками. Это один из тех уголков, где десятки задымленных воробьев щебечут на задымленных ветках, словно крича друг другу: «Давайте поиграем в деревню!» — и где несколько квадратных футов садовой земли и несколько ярдов усыпанных гравием дорожек позволяют их крохотным воробьиным умишкам тешить себя этой приятной, хотя и беспочвенной фантазией. Кроме того, это один из тех уголков, где ютится всякий судейский люд; здесь даже имеется, в одном из прилежащих зданий, маленький судебный зал с маленьким стеклянным куполом в крыше, но какого рода крючкотворство здесь вершилось и к чьему ущербу — нам неизвестно.
В те дни, когда Клойстергэм восставал против железной дороги, даже и не близко от него проходящей, видя в самом намерении ее провести угрозу для нашей столь чувствительной Конституции, каковое священное учреждение имеет поистине странную судьбу, ибо все истинные британцы в равной мере похваляются ею, поносят ее и дрожат за нее, стоит чему-либо где-либо случиться, хотя бы и на другом конце земного шара, — в эти дни Степл-Инн не был еще затенен выросшими по соседству высокими домами. Закатное солнце беспрепятственно заливало его своими лучами, и южный ветер гулял здесь невозбранно.
