Юджин, с наслаждением затягиваясь сигарой. — Вы, оказывается, совершенно точно знаете мое имя и фамилию. Будьте любезны назвать себя.

— Вряд ли вам интересно это знать, но…

— Вы правы. — Юджин сразу воспользовался его оплошностью и нанес удар со всей силой. — Меня ваше имя совершенно не интересует. Я могу называть вас просто учитель, тем более что это весьма почтенное звание. Вы правы, учитель.

Боль от этого удара была особенно чувствительна еще и потому, что Брэдли Хэдстон, не остерегшись в запальчивости, сам дал к нему повод. Он сжал губы, чтобы они не дрожали, но дрожь все же пробежала по ним.

— Мистер Юджин Рэйберн, — сказал мальчик, — мне давно хотелось поговорить с вами. Так хотелось, что мы отыскали ваш адрес в справочнике и были у вас в конторе, а из конторы пришли сюда.

— Вы не пожалели трудов, учитель, — заметил Юджин, сдунув пушистый пепел с сигары. — Надеюсь, они не пропадут даром.

— И я очень рад, — продолжал мальчик, — что буду говорить в присутствии мистера Лайтвуда, потому что благодаря мистеру Лайтвуду вы и встретились с моей сестрой.

На один только миг Рэйберн отвел глаза от учителя, чтобы проверить, какое впечатление произвело последнее слово на Мортимера, а тот, услышав это слово, сейчас же повернулся лицом к камину и уставился на огонь.

— И благодаря мистеру Лайтвуду вы увиделись с ней во второй раз, потому что вы были с мистером Лайтвудом, когда нашли тело моего отца. На другой день я опять застал вас у сестры. С тех пор вы много раз виделись с ней. Вы встречаетесь с моей сестрой все чаще и чаще. И я хочу знать, зачем?

— Стоило ли трудиться, учитель? И ради чего? — протянул Юджин таким тоном, будто его все это совершенно не касалось. — Разумеется, вам лучше знать, но, по-моему, не стоило.

— Я не понимаю, мистер Рэйберн, — ответил Брэдли, свирепея все больше и больше, — почему вы обращаетесь ко мне?

— Не понимаете? — сказал Юджин. — Тогда я не буду к вам обращаться.

Он проговорил это таким презрительным и в то же время безмятежным тоном, что рука, сжимавшая приличную волосяную цепочку от приличных часов, с наслаждением накинула бы эту цепочку ему на шею и задушила бы его. Не считая нужным добавить больше ни слова, Юджин стоял, облокотившись о камин, попыхивая сигарой, и с невозмутимым видом смотрел на кипевшего Брэдли Хэдстона, на его судорожно стиснутую правую руку, — до тех пор, пока тот не почувствовал, что теряет рассудок от ярости.

— Мистер Рэйберн, — снова заговорил мальчик, — мы Знаем не только то, в чем я вас обвинил сейчас, а гораздо больше. Сестра еще не догадывается об этом, но нам все известно. Мы с мистером Хэдстоном решили дать образование моей сестре, и руководить ею будет сам мистер Хэдстон. Вот вы покуриваете сигару и всем своим видом показываете, что он не заслуживает вашего уважения, а лучшего учителя вам не найти, как ни старайтесь. Мы все обдумали, и что же оказывается? Что оказывается, мистер Лайтвуд? Оказывается, мою сестру уже кто-то учит без нашего ведома! Оказывается, мне, брату, и мистеру Хэдстону, лучшему учителю, какого только можно найти, — почитайте его аттестаты! — не удалось склонить мою сестру на свою сторону ради ее же блага! Оказывается, моя сестра самовольно и с большой охотой приняла помощь от кого-то другого и трудится, не жалея сил. Ведь я-то знаю, каких трудов это стоит, и мистер Хэдстон тоже знает! Разумеется, мы с мистером Хэдстоном догадались, что за ее уроки кто-то платит. Но кто же? Мы решили доискаться правды, и мы доискались, мистер Лайтвуд. Платит ваш друг, вот этот самый мистер Юджин Рэйберн. И я спрашиваю его, кто дал ему такое право, и зачем он так делает, и как он осмелился позволить себе это без моего согласия? Я стараюсь выбиться в люди собственными силами и с помощью мистера Хэдстона и не могу допустить, чтобы кто-то губил мое будущее, бросая тень на меня, на мое доброе имя! И все из-за сестры!

Эта по-мальчишески беспомощная, к тому же полная эгоизма речь могла произвести только самое жалкое впечатление. Однако Брэдли Хэдстон, привыкший иметь дело со школьниками, а не с людьми зрелого ума, выслушал ее с торжествующим видом.

— И вот я заявляю мистеру Юджину Рэйберну, — продолжал мальчик, вынужденный говорить в третьем лице, так как обращаться к Юджину прямо было бесполезно. — Я заявляю ему, что мне не нравятся его встречи с моей сестрой, и я требую, чтобы он прекратил всякое знакомство с нею. Только пусть не думает, будто я опасаюсь, как бы моя сестра не заинтересовалась им.

(Мальчик презрительно усмехнулся, вслед за ним усмехнулся и учитель, а Юджин снова сдунул пушистый пепел с сигары.)

— Довольно и того, что мне это не нравится. Я значу для моей сестры гораздо больше, чем мистер Юджин Рэйберн может предположить. Я сам выйду в люди и ее выведу вместе с собой. Она знает это, знает, что ее будущее зависит от меня. Мы с мистером Хэдстоном отлично все понимаем. Моя сестра хорошая девушка, только большая фантазерка. Разумеется, она фантазирует не о каких-нибудь Юджинах Рэйбернах, ее голова полна романтических бредней о долге перед покойным отцом и о других таких же вещах. Мистер Рэйберн поощряет фантазии моей сестры, чтобы выиграть в ее глазах, и она считает себя обязанной ему. Может статься, ей даже приятно быть ему чем-то обязанной. Но я не желаю, чтобы моя сестра была обязана кому бы то ни было, кроме меня и мистера Хэдстона. И я заявляю мистеру Рэйберну: если он не прислушается к моим словам, ей же будет хуже. Пусть вникнет в это как следует. Ей же будет хуже!

Наступило молчание, по-видимому очень тягостное для Брэдли Хэдстона.

— А теперь, учитель, — проговорил Юджин, вынимая изо рта почти докуренную сигару и разглядывая ее, — может быть, вы уведете отсюда своего ученика?

— Мистер Лайтвуд! — Мальчик весь вспыхнул оттого, что ему не только не ответили, но и оставили его речь вовсе без внимания. — Надеюсь, вы учтете каждое слово, которое я сказал вашему приятелю, каждое слово, которое ваш приятель услышал от меня, хоть он и притворяется, будто ему ничего не было сказано. Вам придется учесть все это, мистер Лайтвуд, потому что вы, как я уже говорил, вы-то и свели вашего приятеля с моей сестрой. Только по вашей милости мы его и узнали. Видит бог, он нам вовсе не нужен, и скучать по нем мы не будем. А теперь, мистер Хэдстон, поскольку мистер Юджин Рэйберн волей-неволей выслушал то, что я хотел ему сказать, а я высказал все до последнего слова, нам больше нечего здесь делать, и мы можем уйти.

— Сойди вниз, Хэксем, а я задержусь тут на минутку, — ответил ему Брэдли. Мальчик покорился с негодующим видом и, стараясь топать как можно громче, вразвалку вышел из комнаты. Лайтвуд отвернулся к окну, облокотился на подоконник и выглянул во двор.

— Вы думаете, я не больше стою, чем грязь у вас под ногами. — Брэдли старался говорить раздельно и внятно, иначе он не выговорил бы ни слова.

— Поверьте мне, учитель, — ответил ему Юджин, — я о вас вовсе не думаю.

— Неправда! — сказал тот. — Вы сами понимаете, что это неправда!

— Фи! Как грубо! — проговорил Юджин. — Впрочем, где вам это понять.

— Во всяком случае, мистер Рэйберн, я понимаю хотя бы то, что мне нечего тягаться с вами в надменности и в умении оскорблять людей. Мальчик, который только что вышел отсюда, мог бы за каких- нибудь полчаса посрамить вас своими познаниями в науках, но вы отнеслись к нему как к существу низшему. Вам, вероятно, ничего не стоит поступить точно так же и со мной.

— Весьма возможно, — согласился Юджин.

— Но я не мальчик, сэр, — добавил Брэдли, сжимая цепочку в правой руке. — И я заставлю себя выслушать.

— Учителей слушают в классе, — сказал Юджин. — На вашем месте я бы этим удовольствовался.

— А я не удовольствуюсь, — ответил Хэдстон, побелев от ярости. — Неужели вы думаете, что человек, который избрал такое поприще и изо дня в день следит за собой и сдерживает себя во всем, чтобы как можно лучше выполнять свои обязанности, — неужели вы думаете, что такой человек лишен человеческих чувств?

— На мой взгляд, — сказал Юджин, — вы даже слишком пылки. Хорошему учителю не пристало давать волю своим чувствам. — И с этими словами он швырнул окурок в камин.

— С вами, сэр, я действительно таков. И я уважаю себя за это, сэр. — Но ведь среди моих учеников нет