ответ мистеру Хэдстону, я не могу отпустить тебя к мистеру Хэдстону с таким ответом. К тому, что я сказала ему сегодня — сказала окончательно, добавить нечего.

— И она считает себя хорошей сестрой! — воскликнул мальчик, с презрением отталкивая ее от себя.

— Чарли, милый! Вот ты опять чуть меня не ударил. Ты только не обижайся. Я понимаю, видит бог, понимаю, что у тебя не было злого умысла, но зачем ты так отшатнулся от меня?

— Я все знаю! — сказал мальчик, будто и не слыша ее упрека и думая только о своей обиде, о своем разочаровании, — я знаю, что за этим кроется, и опозорить себя не позволю.

— Я сказала тебе все, как есть, Чарли. Ничего другого за этим не кроется.

— Неправда! — злобно крикнул он. — И ты сама знаешь, что это неправда! Все дело в твоем драгоценном мистере Рэйберне — вот в ком!

— Чарли! В память наших прежних дней — перестань, замолчи!

— Опозорить себя я не позволю, — упрямо продолжал он. — Я выбрался из грязи, и тебе не удастся столкнуть меня в эту грязь обратно. Позор сестры не ляжет на брата, если он отречется от нее, и я отрекаюсь от тебя навсегда!

— Чарли! Сколько ненастных вечеров, таких, как этот, и худших, чем этот, сидела я на улице с тобой на руках! Возьми назад свои слова, просто возьми назад, не прося прощения за них, и мои объятия откроются тебе так же, как и мое сердце!

— Нет, я не возьму их назад! Я повторю их еще раз. Ты плохая сестра, ты бесчестная, и я отрекаюсь от тебя, отрекаюсь навсегда!

Он поднял свою неблагодарную, безжалостную руку, точно воздвигая преграду между собой и сестрой, круто повернулся и зашагал прочь. Она так и осталась на месте, безмолвная, неподвижная, и простояла там до тех пор, пока бой башенных часов не заставил ее очнуться. И первое же ее движение растопило слезы, скованные точно льдом словами себялюбца брата. «Умереть, лечь вот тут в могилу!» и «Чарли, Чарли! Так вот к чему привели картины, которые виделись нам среди углей!» — это было все, что она сказала, закрыв лицо руками и припав головой к каменному выступу ограды.

Какой-то человек поравнялся с ней, прошел мимо и вдруг, задержав шаг, оглянулся на нее. Это был согбенный старик в широкополой шляпе с низкой тульей и в длинном сюртуке. Нерешительно переступив с ноги на ногу, он повернул назад и проговорил голосом, полным мягкости и участия:

— Простите, что я обращаюсь к вам, сударыня, но вы чем-то опечалены. Я не могу пройти, как бы ничего не заметив, не могу оставить вас здесь одну, в слезах. Чем помочь вам? Как вас утешить?

Она подняла голову, услышав эти ласковые слова, и радостно воскликнула:

— Мистер Райя, неужели это вы?

— Дочь моя! — сказал старик. — Удивлению моему нет конца! Я заговорил с вами, не зная, что это вы. Возьмите мою руку, обопритесь о нее. Что вас так огорчило? Кто тому виной? Бедная девушка, бедная девушка!

— Мы поссорились с братом, — всхлипывая, проговорила Лиззи, — он знать меня больше не хочет.

— Неблагодарный щенок! — в гневе воскликнул старик. — Не удерживайте его. Отряхните прах с ног своих и забудьте о нем. Пойдемте, дочь моя! Пойдемте ко мне. Мой дом совсем близко. У меня вы успокоитесь, осушите свои слезы, а потом я провожу вас. Путь далек, на улицах людно, время позднее, а вы и так задержались.

Девушка приняла протянутую ей руку, и они медленно вышли с церковного двора. Переулок вывел их на большую проезжую улицу, и тут какой-то человек, который со скучающим видом прогуливался по тротуару, поглядывая то направо, то налево, то вперед, то назад, кинулся к ним со словами:

— Лиззи! Куда вы запропастились? Позвольте! Да что с вами такое?

Услышав голос Юджина Рэйберна, она прижалась к старику еврею и опустила голову. Райя окинул Юджина быстрым, пронизывающим взглядом и тоже потупился, не произнеся ни слова.

— Лиззи, скажите, что случилось?

— Мистер Рэйберн, если я когда-нибудь и смогу ответить на ваш вопрос, то не сейчас, не сегодня. Прошу вас, оставьте меня!

— Но, Лиззи, ведь я пришел сюда, чтобы встретиться с вами! Я знаю, когда вы возвращаетесь с работы, и решил пообедать в кофейне, тут неподалеку, а потом проводить вас домой. И вот слоняюсь по улице взад и вперед, точно судебный пристав, или, — Юджин поглядел на Райю, — или старьевщик.

Еврей поднял глаза и снова окинул Юджина быстрым взглядом.

— Мистер Рэйберн, прошу вас! Оставьте меня, я под надежной охраной. И умоляю, будьте осторожнее, берегите себя!

— Удольфские тайны![77] — сказал Юджин, с удивлением глядя на нее. — Но все же разрешите мне спросить в присутствии вашего престарелого защитника — кто он такой, этот добрый джентльмен?

— Друг, который печется обо мне, — ответила Лиззи.

— Я освобожу его от попечений о вас, — сказал Юджин, — но говорите, Лиззи, что вас так огорчило?

— Брат огорчил, — ответил старик, взглянув на него.

— Ах, братец огорчил! — презрительно бросил Юджин. — Наш братец не стоит ни одной нашей слезинки. Но все-таки, что же наш братец сделал?

Старик внимательно посмотрел сначала на Юджина, потом на Лиззи, которая стояла потупившись. Оба эти взгляда были полны такого значения, что Юджин сразу осекся и ничего не сказал, ограничившись задумчивым «гм!».

Старик снова опустил глаза, продолжая удерживать руку Лиззи в своей, и, вероятно, мог бы простоять так в полной неподвижности, не произнося ни слова, всю ночь — столько покорности и безграничного терпения чувствовалось в нем.

— Если мистер Аарон соизволит поручить мне заботы о своей подопечной, — сказал Юджин, когда ему наскучило молчать, — у него останется время на посещение синагоги. Мистер Аарон, будьте любезны…

Но старик не тронулся с места.

— Прощайте, мистер Аарон, — вежливо проговорил Юджин. — Не смеем вас задерживать. — И, обращаясь к Лиззи: — Кажется, наш друг, мистер Аарон, несколько туг на ухо?

— Я очень хорошо слышу, сударь, — спокойно ответил старик. — Но сейчас слуха моего может коснуться только один голос. Если эта девушка сама попросит меня не провожать ее домой и уйти, я так и сделаю. А никого другого слушать не буду.

— Разрешите полюбопытствовать, почему, мистер Аарон? — осведомился невозмутимый Юджин.

— Простите, сударь. Если этот вопрос задаст мне она сама, я ей отвечу. А никому другому отвечать не буду.

— Я ни о чем не стану вас спрашивать, — сказала Лиззи. — Проводите меня домой. Мистер Рэйберн, мне очень тяжело сегодня, и я надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарной, изменчивой, скрытной. Дело не в этом. Я несчастна. Прошу вас, запомните, что я вам сказала. Берегите себя, будьте осторожней!

— Лиззи, милая, — вполголоса проговорил Юджин, наклоняясь к ней. — Чего мне остерегаться? Кого остерегаться?

— Того, кто недавно приходил к вам и ушел в гневе.

Он щелкнул пальцами и рассмеялся.

— Ну, хорошо, поскольку ничего лучшего не придумаешь, мы с мистером Аароном поделим между собой обязанности попечителя и вместе проводим вас до дому. Мистер Аарон пойдет с той стороны, я — с этой. Если у мистера Аарона не будет никаких возражений, эскорт выступит в путь.

Он был уверен в своей власти над ней. Он был уверен, что она не отошлет его. Он был уверен, что теперь, когда ему грозит какая-то опасность, она не захочет расстаться с ним. Несмотря на свою беспечность и ветреность, он безошибочно читал те ее сокровенные мысли, которые ему хотелось прочесть.

И сейчас он, такой веселый, спокойный, шагал рядом с ней, он шутил, несмотря на все то, что ему пришлось выслушать. Как это возвышало его над мрачным, скованным в каждом своем движении искателем ее руки и над озлобленным, эгоистичным братом! Он оставался верен ей, когда родной брат от нее отрекся!