– Теперь поняла?

– Да, господин.

Я бросил ей лоскут, и она поспешно обмотала его вокруг бедер, не забыв при этом обнажить живот.

– Неплохо, рабыня, – похвалил я.

– Благодарю тебя, господин.

Я погрузил руку в мешок, извлек оттуда пригоршню дешевых цветных бус, выбрал красно-черное ожерелье и протянул ей.

– Господин, – блондинка указала на другие, желто-голубые бусы, – а можно мне носить и эти тоже?

У Тенде и Элис было по две нитки бус, поэтому я не видел причины отказывать белокурой дикарке в ее невинной просьбе. Я дал ей вторые бусы, а остальные бросил обратно в мешок. Черно-красное ожерелье было уже на ней. Вторую нитку она протянула мне.

– Господин, пожалуйста, не мог бы ты надеть это на меня сам?

– С удовольствием, – ответил я.

Яркие цветные бусинки прекрасно смотрелись в ложбинке между грудями.

– Почему ты выбрала эти цвета?

– Голубой и желтый – цвета рабства?

– Правильно, – сказал я.

Крыши павильонов, где рабов выставляют на аукцион, обычно раскрашивают в желто-голубой цвет; из такого же полотна шьются палатки работорговцев. Выставляемых на продажу рабынь часто связывают голубыми и желтыми веревками; ошейники и браслеты нередко покрывают желтой эмалью, а цепи – голубой. В одежде работорговцев эти цвета тоже преобладают; если не весь наряд, то хотя бы рукава и отвороты непременно голубые или желтые.

– Рабыне можно носить такие бусы? – спросила она.

– Они тебе к лицу, – сказал я.

– Значит, я могу оставить их у себя?

– До тех пор, пока я не сочту нужным их отобрать. Я или любой другой свободный мужчина. – Я взял ее за плечи. – Эти бусы не принадлежат тебе. Тебе просто позволили их поносить.

– Да, господин. Я понимаю. Мне ничего не принадлежит. У меня нет собственности. Я сама – собственность мужчин.

– Верно. – Я развернул ее лицом к себе. – Кажется, ты наконец-то начинаешь чувствовать себя рабыней.

– Да, господин. Этой ночью ты многому научил меня. Впервые в жизни я ощутила свое тело. Наверное, я никогда больше не буду ходить и двигаться как мужчина.

Я сжал ее плечи и сурово посмотрел в глаза:

– Ты – не мужчина. Ты – женщина. Постарайся понять это.

– Да, господин.

– Отныне ты станешь настоящей женщиной. Ты будешь двигаться как женщина, мыслить как женщина, чувствовать как женщина.

– Странно… – прошептала блондинка. – Я рабыня, но никогда в жизни я не ощущала себя настолько свободной.

– Ты вырвалась из темницы условностей и предрассудков. Она вздрогнула.

– Ступай к невольничьему шесту, – велел я. – Сядь на землю, прислонись к шесту, скрести руки за спиной.

– Да, господин, – повиновалась она. Я взял узкий, длинный кожаный ремень и устроился на корточках за спиной у рабыни.

– Сегодня ночью, господин, – продолжала размышлять она, – ты избавил меня от комплексов. Ты сделал это нарочно?

– Может быть.

– Я так благодарна тебе… Я крепко связал ее запястья.

– Я – женщина! Я хочу быть настоящей женщиной!

– Не бойся, ты будешь ею. Горианские мужчины не терпят в рабынях лицемерия и мужеподобия.

– Значит, меня заставят быть настоящей женщиной? – спросила она.

– У тебя нет выбора. Твой удел – быть женственной, беззащитной и уязвимой перед лицом твоего господина.

– Значит, мне придется всецело подчиняться ему и ублажать его?

– Безусловно.

– Может быть, мой господин согласится хоть в чем-то уступить мне?