– Отлично, – сказал я.

Поздно ночью, когда празднество утихло, мы улеглись спать в хижине, окруженной частоколом. Из всех деревень, встреченных нами на пути, только эта была обнесена оградой. Наверное, к востоку от этих мест действительно небезопасно. Я услышал шорох и тихий стон – и приоткрыл глаза. В свете луны, просачивающемся в хижину сквозь тростниковую крышу, я увидел, что белокурая дикарка со связанными за спиной руками встала на колени и медленно, дюйм за дюймом, поползла ко мне. Она ползла до тех пор, пока веревка, удерживающая ее у рабского шеста, не натянулась до предела.

– Я знаю, что мужчины – мои хозяева, – прошептала она тихо-тихо, чтобы не разбудить меня. Она говорила на английском языке, уверенная, что никто вокруг не понимает его. – Меня научили этому здесь, в мире, где все живут по законам естества. В глубине души, в самом сердце, я знала это и раньше. Я знала это всегда. Я твоя, мой милый, мой прекрасный господин. Почему ты не берешь меня? Возьми меня и сделай со мной все, все, что хочешь, ибо я – рабыня. Тогда, в Шенди, ты так властно, всецело подчинил меня себе… неужели ты думаешь, что я забыла чудесные ощущения? Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь смогу забыть ни с чем не сравнимое чувство полной покорности и бесконечного восторга? Это чувство превратило меня, гордую землянку, в беспомощную рабыню! Я, рабыня, вновь хочу лежать распластанной в объятиях своего господина. Почему, ну почему ты не обнимешь меня? Я так хочу служить тебе, господин! Разве я тебе не нравлюсь? Что мне сделать для тебя? Неужели я должна молить тебя о прикосновении? Неужели ты не понимаешь, что я не могу сделать этого, не могу признать в мужчинах своих хозяев, потому что я – женщина Земли?

Она тихонько всхлипнула – несчастная пленница, запутавшаяся в условностях и предрассудках.

– Почему мужчины Гора не отказались от права властвовать и подчинять – права, данного им самой природой? Почему они остались сильными, гордыми, радостными и свободными? Почему они так не похожи на мужчин моего мира? Разве они не знают, что мужчине не пристало быть сильным и счастливым? Разве их не учили, что удел мужчины – смятение, тоска и внутренний раздор? Разве им неизвестно, что мужчина должен подчиниться внешним условностям и отвергнуть свою истинную сущность? Но неужели вина, страх и ранняя смерть от бесчисленных отвратительных болезней – лучшая доля для мужчины, чем свобода и счастье? Не знаю. Я ведь всего-навсего женщина. Почему мужчины Гора так не похожи на землян? Потому ли, что их разум не отравлен земным ядом? Я не знаю. Может быть, это известно Царствующим Жрецам – если, конечно, они существуют. А может быть, причина проста: гориане, в отличие от землян, не желают отказываться от своей мужской сущности. Мужчины Гора, как звери, как чувственные боги, подчиняют себе женщин и полностью властвуют над ними просто потому, что им это нравится, просто потому, что они – мужчины. Неужели меня это отталкивает? Ну конечно же нет! Ведь я – женщина. Меня восхищает их прямодушие, мне нравится, что они не скрывают своего превосходства над женщинами, данного им самой природой. Они не играют в игры. Они швырнули меня себе под ноги, туда, где мне и надлежит быть. Противно ли мне это? Нет, ибо я – женщина. Только рядом с настоящим мужчиной женщина превращается в настоящую женщину. Я не знаю, по каким причинам мужчины Гора не похожи на мужчин Земли – по генетическим, культурным или тем и другим вместе. Я просто знаю, что это так. Гориане остались мужчинами просто потому, что им это нравится. И мне это тоже нравится – ведь только рядом с настоящим мужчиной я смогу стать настоящей женщиной.

Затаив дыхание, я наблюдал за девушкой в рассеянном лунном свете сквозь полуопущенные ресницы. Она снова потянулась ко мне.

– Я не знала, что на свете бывают такие мужчины, – зашептала она опять очень тихо, боясь разбудить меня. Говорила рабыня по-английски – очевидно, только на этом языке она могла выразить сложные чувства. Она всхлипнула и испуганно задохнулась: – Как я ужасна! Хорошо, что веревка коротка. Я хочу подползти к тебе и доставить тебе наслаждением языком и губами. Я надеюсь, ты не избил бы меня за то, что я потревожила твой сон… – Она помолчала и добавила так тихо, что я едва расслышал: – Я, земная женщина, признаю, что мужчины – мои хозяева. Я, земная женщина, признаю, что я – рабыня. Я, земная женщина, молю моего господина прикоснуться ко мне.

Я не шелохнулся.

Медленно, бесшумно она отползла назад и легла, свернувшись в клубочек, под невольничьим шестом. Я услышал, как она тихонько плачет, и усмехнулся про себя. Этой ночью она далеко продвинулась по дороге, ведущей к истинному рабству. Она призналась в том, что она – рабыня; пусть даже шепотом, чтобы я не мог ее расслышать; пусть даже на языке, который я, по ее мнению, не мог понять.

– Держите крепче! Не переверните! – крикнул Кису. Мышцы его были напряжены, по телу струился пот.

Мы тащили каноэ на плечах вверх по склону. Впереди шел Айари, за ним – девушки и Кису; я удерживал корму. В двух сотнях ярдов от нас грохотал водопад, из-под ног летели камни.

– Я больше не могу, – задыхаясь, выговорил Айари.

– Вперед! – приказал Кису.

– Но я устал!

– Я сказал, иди!

– Хорошо, – проворчал Айари. – Я не спорю с теми, кто сильней.

Это был одиннадцатый водопад на реке Уа и наша четвертая переправа за день. Иногда нам приходилось тащить каноэ волоком. Шабе с его разборными лодками наверняка было легче. Не говоря уже о том, что у него было много здоровых мужчин. Мы же могли полагаться только на себя… и на трех хрупких рабынь.

– Я не могу идти дальше, – повторил Айари.

– Давайте отдохнем, – сказал я.

Мы медленно опустили каноэ на землю. Я подпер его камнями, чтобы оно не соскользнуло вниз по склону, и огляделся.

Вокруг высились деревья. Яркие тропические птицы порхали над головой. Издали доносился обезьяний гомон.

– Принесите все, – бросил Кису.

– Да, господин, – нестройным хором отозвались девушки и поспешили за веслами, мешками и тюками, оставленными внизу, в нескольких сотнях ярдов.