— Какой ужас!
Форрестер кивнул.
— Неудивительно, что написанное трудно разобрать.
— И?..
— Похоже, «undish».
— Undish?
— Undish.
— У меня нет абсолютно никаких идей, что бы это значило.
Форрестер вздохнул.
— Я поискал в Интернете. Оказывается, существует польская дез-метал-группа под названием «Undish».
— Ну… По-вашему, это не то, верно? Разве всякие сатанинские культы не склонны к ужасной музыке? Готике, металлу и тому подобному?
— Да.
Дженис пошла к выходу мимо старых, в темных пятнах крови досок. Форрестер двинулся следом, говоря:
— Но откуда де Савари знать о каких-то металлистах? И зачем сообщать нам о них? Он испытывал страшную боль и понимал, что пишет последнее в жизни слово, — но написал именно это. Почему?
Доктор Эдвардс взглянула на часы.
— Извините. Мне нужно идти. Можем встретиться снова. — Она улыбнулась. — Если хотите, наследующей неделе. Позвоните моему секретарю.
Детектив распрощался и спустился по лестнице, мимо бюстов важных, неулыбающихся светил медицины. С облегчением вышел на залитые солнцем улицы Блумзбери.
Фраза доктора «проявляют уважение к предкам» навела его на размышления. Нелегкие размышления. Она была созвучна статье Роба Латрелл а в «Таймс». Чему-то насчет предков. И тому, где предпочтительнее жить.
Добравшись наконец до Скотленд-Ярда, он взбежал по лестнице и ворвался в свой кабинет. Так сгорал от нетерпения, что, возможно, сбил бы фотографию погибшей дочери, если бы она уже не лежала на столе.
Включил с ходу компьютер, вызвал Google и напечатал в окне: «захоронения предков».
И был вознагражден. Угодил в точку. Нашел то, что упоминалось в статье «Таймс».
Чайеню и Чатал-Хёюк. Два древних кладбища в Турции, неподалеку от храма Гёбекли-тепе.
Крайне важным для Форрестера было то, что они находились под домами. Те, кто совершал человеческие жертвоприношения, прятали их следы под полами собственных жилищ. Получалось, что люди работали, спали, совокуплялись, ели и разговаривали прямо над собственными жертвами. И так продолжалось на протяжении столетий: новый слой трупов, новый пол и снова кости.
Он сделал большой глоток воды «Эвиан». Откуда берется желание жить рядом со своими жертвами? Почему для целой армии душегубов это в порядке вещей? Глядя в окно на золотистое небо, детектив думал о том, что во множестве современных дел встречаются отголоски этого явления. Взять хотя бы дело англичанина Фреда Уэста, похоронившего убитых дочерей на заднем дворе. Или Джона Вейни Гаси из Индианы, зарывшего десятки мальчиков прямо под собственным домом. Когда сталкиваешься с массовым убийством, первым делом ищешь тела в доме преступника. Стандартная полицейская процедура.
Прежде Форрестер никогда не анализировал этот феномен, и сейчас был поражен его странностью. Очевидно, существовала глубокая, может быть, подсознательная потребность — жить рядом с теми, кого убил собственной рукой. Потребность, возникшая не сегодня, а, может быть, десять тысяч лет назад. Вероятно, именно ей подчинялись Клонкерри, которые поселились над костями солдат, погубленных Мясником из Альберта.
Да.
Детектив отхлебнул еще тепловатого «Эвиана». Может, семья Клонкерри чувствовала — или вообразила, что чувствует, — какое-то родство с этими покойниками: в конце концов, захороненные в Рибмоне люди были кельтами. Галльскими воинами…
Форрестер выпрямился. Словно невидимая рука тянула за нить, разматывая клубок его мыслей. Кельты.
Кельты. Кельты? Откуда Клонкерри вообще родом? Он решил поискать в Google «предков Клонкерри».
И нашел меньше чем за две минуты. Клонкерри вышли из старой ирландской семьи, достигнув нового положения с помощью брака. Но не просто из старой ирландской семьи. Их предками были… Уэйли.
Клонкерри вели свой род от Повесы и Поджигателя Церквей, основателей ирландского «Клуба адского огня»!
Детектив широко улыбнулся, глядя на экран. Ему повезло, выпал туз. Он чувствовал, что вот-вот разгадает всю загадку. Прямо здесь и сейчас… за этим письменным столом.
Значит, где может прятаться банда? Долгое время он, Бойжер и все остальные в следственной бригаде предполагали, что банда то покидает Англию, то возвращается. Возможно, отправляется в Италию или во Францию. На частном самолете или на судне. Видимо, они с Бойжером ошибались. Факт итальянского и французского происхождения некоторых членов банды вовсе не означал, что они уезжают в Италию или во Францию.
Есть только одна страна, попасть в которую из Англии можно без паспорта.
Форрестер поднял взгляд. В комнату входил Бойжер.
— Мой финский друг!
— Сэр?
— По-моему, я понял.
— Что?
— Где они прячутся, Бойжер. Я понял, где они прячутся.
40
Роб сидел у себя в квартире, полностью поглощенный видеозаписью. Клонкерри прислал ее три дня назад по электронной почте.
Камера запечатлела дочь и Кристину в маленькой комнате без каких-либо характерных особенностей. Во рту Лиззи, как и во рту Кристины, был кляп. Обе были крепко привязаны к деревянным креслам.
Они были в чистой одежде и не выглядели физически травмированными. И все же крепкие кожаные ремни и ужас в глазах делали зрелище почти непереносимым для Роба.
Тем не менее он просматривал запись снова и снова, через каждые десять-пятнадцать минут. Просматривал, а потом слонялся по квартире в нижнем белье, небритый, немытый, сраженный отчаянием. Попытался съесть гренок, но не смог. Он уже давно не ел нормальной пищи. В последний раз это было несколько дней назад, когда его бывшая жена приготовила завтрак.
Он поехал к ней, чтобы поговорить о судьбе дочери, и Салли великодушно зажарила ему яичницу с ветчиной, и он почувствовал голод и съел почти половину, но потом Салли расплакалась. Роб встал, обнял ее, попытался успокоить, но только все испортил: она оттолкнула его и заявила, что это он виноват, и кричала, и плакала, и даже била его. И Роб просто стоял, пока она лупила его по лицу, а потом с силой двинула в живот. Он покорно сносил удары, потому что чувствовал: Салли права. Это он создал ужасную ситуацию. Своей безостановочной погоней за материалом, эгоистичной жаждой журналистской славы, небрежением к подрастающей дочери. Самим фактом того, что находился за границей и не мог защитить Лиззи. Всем в совокупности. Огромное чувство вины и ненависть к себе в тот момент ощущались почти четко. По крайней мере, это были реальные, искренние, обжигающие эмоции, которым удалось пробиться сквозь тупое отчаяние, в котором он пребывал почти все время.
