— А ну-ка попробуем,— проговорил он.— Право, я буду очень удивлен, если мой ключ не подойдет.
Судья Жаррикес снял очки, протер запотевшие стекла, снова нацепил их на нос и склонился над столом.
Положив перед собой лист с новой азбукой и документ, он начал подписывать под каждой буквой текста найденную им букву.
Подписав первую строчку, он перешел ко второй, потом к третьей, к четвертой, пока не дошел до конца абзаца. Исследователь даже не взглянул, получаются ли из букв понятные слова. Он желал доставить себе удовольствие, прочитав все одним духом.
Кончив писать, он воскликнул:
— Ну-с, а теперь прочтем!
И прочитал…
Великий Боже, какая белиберда! Строчки, которые он написал буквами своей азбуки, были так же бессмысленны, как и строчки документа! Еще один набор букв — только и всего! Они не составляли никаких слов, не имели никакого смысла! Короче говоря, это была столь же непонятная абракадабра.
— Что за дьявольщина! — возопил судья Жаррикес.
Глава XIII
СНОВА О ШИФРАХ
В семь часов вечера судья Жаррикес по-прежнему сидел, погрузившись в решение головоломки, ни на шаг не продвинувшись вперед, позабыв об обеде и отдыхе, когда кто-то постучался в дверь кабинета.
И, право, вовремя. Еще час, и перегретый мозг судьи, чего доброго, растопился бы в его воспаленной голове!
После нетерпеливого приглашения войти дверь отворилась, и на пороге появился Маноэль.
Судья не рассердился, что ему помешали, и даже, напротив, обрадовался возможности поделиться мыслями с человеком заинтересованным. Корпеть над загадкой в одиночку уже стало невмоготу. Словом, Маноэль явился как нельзя более кстати.
— Господин судья,— проговорил тот, входя,— прежде всего позвольте спросить, добились ли вы хоть какого-нибудь результата?
— Сначала сядьте! — воскликнул судья Жаррикес.— Если мы оба будем стоять, вы приметесь ходить в одну сторону, я — в другую, а кабинет для нас двоих слишком тесен.
Маноэль сел и повторил свой вопрос.
— Нет! Я ничего не могу вам сказать, кроме того, что теперь твердо уверен…
— В чем, сударь?
— Уверен, что документ основан не на условных знаках, а на том, что в тайнописи называют кодом!
— А разве нельзя,— спросил Маноэль,— прочесть в конце концов и такой текст?
— Его можно было бы прочесть, если бы каждая буква всегда заменялась одной и той же: если, к примеру. А всегда заменялась бы буквой Н, а Н — буквой К; если же нет, тогда нельзя!
— А в этом документе?
— В нем буквы расставляются в зависимости от произвольно выбранного числа, которому они подчинены. Таким образом, Б, поставленная вместо К, становится З, потом М, или Н, или Ф, иначе говоря — любой другой буквой.
— И что же тогда?
— Тогда, скажу вам с глубоким сожалением, криптограмму прочесть невозможно!
— Невозможно?! — вскричал Маноэль.— Нет, сударь, мы непременно найдем к ней ключ, от этого зависит жизнь человека!
Охваченный волнением, он вскочил на ноги.
Судья сделал ему знак, и он снова сел.
— А почему, собственно, вы так уверены, что документ основан на коде или, как вы говорите, на числе? — спросил Маноэль уже спокойнее.
— Выслушайте меня, молодой человек,— ответил судья,— и вам придется согласиться с очевидностью.
Судья Жаррикес взял бумагу и положил ее перед Маноэлем вместе со своими выкладками.
— Как всегда, я начал расшифровывать тайнопись, основываясь на чистой логике, не полагаясь на случай. Расположив буквы нашего алфавита по степени их употребительности, я получил новую азбуку и заменил буквы текста по методу нашего бессмертного аналитика Эдгара По. Но когда я попробовал прочесть то, что получилось, у меня ничего не вышло!
— Не вышло!…— горестно повторил Маноэль.
— Да, молодой человек! Я должен был с самого начала сообразить, что решить эту задачу таким способом невозможно!
— Боже мой! — вскричал Маноэль.— Мне так хотелось бы вас понять, а я не могу!
— Возьмите в руки документ и просмотрите его еще раз, обращая внимание на расположение букв.
Маноэль послушался.
— Вы не видите ничего странного в некоторых буквенных сочетаниях? — спросил судья.
— Нет, не вижу,— ответил Маноэль, в сотый раз проглядев все строчки текста.
— Всмотритесь повнимательнее хотя бы в последний абзац. Там, как вы понимаете, сосредоточен основной смысл документа. Вы не замечаете в нем ничего необычного?
— Нет.
— Однако же тут есть одна особенность, которая самым неопровержимым образом доказывает, что текст закодирован.
— Какая?
— Взгляните, на предпоследней строчке стоят подряд три буквы Е.
Наблюдение Жаррикеса бесспорно заслуживало внимания. Двести первый, двести второй и двести третий знаки в последнем абзаце были буквой Е. Поначалу и сам судья не заметил столь важной детали.
— Ну и что из того? — спросил Маноэль, не догадываясь, какой надо сделать вывод.
— А то, молодой человек, что документ построен на числе. Его буквы заменяются в соответствии с цифрами этого числа и местом, которое они занимают.
— Почему вы так считаете?
— Потому что ни в одном языке нет таких слов, где одна буква стояла бы три раза подряд.
Маноэль был сражен столь убедительным доводом и не нашел что возразить.
— Если бы я заметил это раньше,— продолжал судья,— я избежал бы лишней траты сил и жестокой мигрени, от которой у меня теперь раскалывается голова!
— Но скажите, сударь,— проговорил Маноэль, теряя последнюю надежду, но все еще цепляясь за нее,— что вы подразумеваете под кодом?
— Назовем его числом.
— Назовем как вам будет угодно.
— Я приведу вам пример, который будет понятнее любого объяснения.
Судья Жаррикес сел за стол, взял лист бумаги, карандаш и сказал:
