проезжал дилижанс, — местность, совершенно не похожую на бретонские равнины. Но, кажется, он был единственным из шести пассажиров, кому хотелось запечатлеть в памяти тунисские ландшафты.

Дилижанс был лишен всяких удобств, к тому же он двигался довольно медленно. Три лошади с трудом проходили рысью путь от одной подставы[155] до другой. Неровная, извилистая дорога с неожиданными поворотами и крутыми обрывами по краям оказалась особенно причудливой в долине Меджерда, которую орошают стремительные горные ручьи. Когда дилижанс переправлялся вброд через эти потоки, вода почти покрывала колеса.

Погода стояла превосходная. Небо пронзительно синее или, скорее, даже раскаленно-синее — такой палящий жар исходил от солнца.

Бардо, дворец бея, промелькнувший с левой стороны дилижанса, сверкал ослепительной белизной; смотреть на него можно было только сквозь дымчатые стекла, так же как и на другие дворцы, обсаженные фикусами и перечными деревьями, похожими на плакучие ивы, ветви которых сгибаются до земли. То здесь, то там виднелись желтые, полосатые, как зебры, палатки, откуда выглядывали строгие лица арабских женщин и почти черные от загара рожицы детей, не менее серьезные, чем лица их матерей. Вдали на полях, на склонах, в горных лощинах паслись стада баранов и прыгали по скалам черные, как вороны, козы.

Птицы, испуганные хлещущим щелканием бича, взлетали стаями при приближении дилижанса. Особенно выделялись своим ярким оперением мелкие попугаи. Их было много, тысячи; и если природа научила их петь, то, к счастью, они не научились еще говорить. Поэтому наши путешественники слушали птичий концерт, а не болтовню.

Остановки были частые. Жильдас Трегомен и Жюэль не пропускали случая выйти из дилижанса, чтобы размять ноги. Банкир Замбуко следовал иногда их примеру, но не вступал в разговоры со своими попутчиками.

— Этот симпатичный старичок, — заметил Трегомен, — жаждет миллионов Камильк-паши, кажется, нисколько не меньше, чем наш друг Антифер!

— Вы правы, господин Трегомен, сонаследники стоят один другого!

Саук, выходя на остановке, всегда старался уловить хоть несколько слов из их разговора, хотя и делал вид, что не понимает по-французски. Нотариус же сидел неподвижно в углу дилижанса, заранее переживая тяготы предстоящего плавания. Ему становилось дурно уже при одной мысли, что после легких волн Средиземного моря ему придется испытать на себе чудовищную силу хлещущих волн Атлантического океана!

Пьер-Серван-Мало тоже не трогался с места; мысли его были прикованы к острову номер два, к скалам, затерянным среди жгучих африканских вод.

В этот день, перед заходом солнца, внезапно показалась группа мечетей и марабутов с белыми куполами и остроконечными минаретами. Это было небольшое, окруженное зеленью селение Табарка, сохранившее в полной неприкосновенности своеобразный колорит тунисского городка.

Дилижанс остановился в Табарке на несколько часов. Пассажиры нашли гостиницу или, вернее, постоялый двор, где их довольно прилично накормили. Об осмотре городка никто и не помышлял. Из шести человек только одному Трегомену и, может быть, Жюэлю, если бы он уступил просьбам своего друга, могло прийти это в голову. Впрочем, дядюшка Антифер строго-настрого запретил им отходить от дилижанса, чтобы избежать каких бы то ни было промедлений, и они не стали ему противоречить.

В девять часов вечера путешествие возобновилось. Несмотря на то что светили звезды, путь для дилижанса, рискнувшего пересечь пустынную равнину между закатом и восходом солнца, был далеко не безопасен. Отвратительное состояние дорог, возможность нападения разбойников, особенно крумиров[156], или хищных зверей — все это заставляло путешественников все время быть начеку. Порою среди тишины и мрака у опушки густого леса, вдоль которого ехал дилижанс, ясно слышалось рычание львов и вой пантер. Тогда лошади начинали храпеть, и нужна была исключительная ловкость возницы, чтобы их успокоить. Но зато никого не тревожило мяукание гиен, этих трусливых и хищных кошек.

Наконец около четырех часов стало светать. Ночная темнота постепенно сменилась предутренним рассеянным светом, достаточным для того, чтобы рассмотреть окружающую местность.

На все еще суженном горизонте серели волнистые складки холмов, наброшенных на землю подобно арабскому плащу. У подножия холмов расстилалась долина Меджерда со своей желтой рекой, то тихой, то бурной, извивающейся среди олеандровых рощ и цветущих эвкалиптов.

Эта часть регентства, прилегающая к землям крумиров, отличается особенно причудливым рельефом. Если бы Трегомен путешествовал когда-нибудь по Тиролю, ему показалось бы, что он видит перед собой один из самых диких альпийских уголков. Но он не бывал в Тироле и с каждым днем все больше удалялся от Европы. Стоило ему подумать об этом, как уголки его рта приподнимались, лицо становилось задумчивым, густые брови опускались — все это означало, что на душе у него тревога.

Иногда молодой капитан и Трегомен обменивались многозначительными взглядами: они понимали друг друга без слов.

В это утро дядюшка Антифер спросил своего племянника:

— Куда мы попадем до ночи?.

— В Гардимау, дядя.

— А когда будем в Боне?

— Завтра вечером.

Мрачный малуинец снова впал в обычную молчаливость, или, вернее, он непрерывно возвращался к одной и той же мечте, переносившей его из вод Оманского залива в воды Гвинейского. Затем мысль его задерживалась на единственной точке земного шара, которая только и была ему интересна. Тогда он говорил себе, что и взоры банкира Замбуко устремлены на ту же самую точку. Действительно, эти два человека, столь разные по происхождению, привычкам и наклонностям и так неожиданно столкнувшиеся в этом мире, казалось, составляют сейчас одно существо, прикованы друг к другу, как каторжники к одной цепи, с: тем только отличием, что цепь у них золотая.

Между тем фикусовые леса становились все более густыми. То тут, то там арабские деревушки, отстоящие одна от другой на довольно значительном расстоянии, появлялись среди листвы того серо- зеленого оттенка, в какой клещевина окрашивает цветы и листву. Здесь попадались шалаши, там паслись стада на берегу какого-нибудь потока, в русло которого стекают прибрежные воды. Потом возникала очередная подстава — чаще всего жалкая конюшня, где помещались вперемежку люди и животные.

Вечером остановились в Гардимау, вернее — в деревянной хижине, окруженной еще несколькими другими, превратившимися через двадцать лет в одну из железнодорожных станций на пути между Боной и Тунисом. После двухчасовой остановки (безусловно слишком продолжительной для незатейливого обеда на постоялом дворе) дилижанс снова тронулся в путь. Дорога вилась по излучинам долины, по краям Меджерды, пересекала речки (нередко вода проникала в кузов дилижанса, заливая ноги сидящих); дилижанс взбирался на такие кручи, что казалось, не выдержит упряжь, а потом быстро спускался под откос, и лошади мчались, закусив удила, так, что трудно было их сдержать.

Местность была великолепна, особенно в окрестностях Мухтара, хотя трудно было что-либо разглядеть в эту темную ночь, тьму которой увеличивали низкие туманы. К тому же нашим путешественникам непреодолимо хотелось спать после сорока трех часов дорожной тряски.

Начало уже светать, когда дядюшка Антифер и его спутники прибыли в Сук-Ахрас[157] после бесконечных поворотов дороги, проходившей по склону холма и связывавшей этот торговый город с плодородными долинами.

В комфортабельной гостинице «Тагаст», расположенной неподалеку от площади того же названия, до полусмерти уставшие пассажиры встретили хороший прием. На сей раз трехчасовой отдых не показался им слишком долгим, и, наверное, не хватило бы этих трех часов, если бы они захотели осмотреть живописный Сук-Ахрас. Нечего и говорить, что дядюшка Антифер и банкир Замбуко никак не могли примириться с потерей времени из-за вынужденной остановки. Тем не менее дилижанс отправился дальше только в шесть часов.

— Успокойся, — говорил Жильдас Трегомен своему вспыльчивому соотечественнику, — мы будем в Боне как раз вовремя, чтобы поспеть на утренний поезд.