вершины.

Больше того, колонисты забирались в самый кратер, пока что бездействующий, но под которым явственно слышалось клокотание подземного огня. Впрочем, и при ближайшем рассмотрении ни один столбик дыма, ни одна струйка пара не выдавали близости предстоящего извержения.

Но в кратере, так же как и в других частях горы, не было никаких следов того, кого они искали.

Тогда исследование было перенесено в сторону дюн.

Так же внимательно колонисты осмотрели базальтовые стены залива Акулы сверху донизу. И здесь никого и ничего не было обнаружено.

Никого и ничего! Эти два слова, единственный результат стольких трудов, такого упорства и настойчивости, вполне объясняют то состояние горькой досады, в которое впали колонисты в конце экспедиции.

Они решили наконец вернуться в Гранитный дворец, так как невозможно было бесконечно продолжать поиски.

Колонисты вправе были теперь утверждать, что таинственное существо не живёт на поверхности острова Линкольна. Самые странные предположения зарождались по этому поводу в их возбуждённом воображении. В особенности Пенкроф и Наб, не найдя разгадки этой тайны в мире реального, стали искать её в мире сверхъестественного.

25 февраля колонисты наконец возвратились в Гранитный дворец. Закинув при помощи стрелы верёвку за уступ у дверей своего жилища, они восстановили сообщение с ним.

Через месяц, 24 марта, они скромно отпраздновали третью годовщину своего пребывания на острове Линкольна.

Прошло три года с тех пор, как ричмондские военнопленные бежали из осаждённого города. Сколько раз за это время они говорили о своей родине!

Они не сомневались в том, что гражданская война давно окончилась победой правого дела Севера. Но чего стоила эта война, сколько крови она поглотила, кто из их друзей погиб в борьбе — все эти вопросы часто приходили им на ум и заставляли остро чувствовать тоску по далёкой родине.

Они мечтали о возвращении в Штаты хоть на несколько дней; восстановив связь с цивилизованным миром, они вернулись бы на всю жизнь в эту созданную их трудом колонию.

Но эта мечта могла осуществиться только в двух случаях: либо в воды острова Линкольна неожиданно забредёт какой-нибудь корабль, либо колонисты сами построят судно, способное выдержать длинный морской переход.

— Если только наш покровитель не найдёт какого-нибудь третьего способа помочь нам вернуться на родину, — сказал как-то Пенкроф.

И в самом деле, ни Наб, ни Пенкроф нисколько не удивились бы, если бы им в один прекрасный день сообщили, что в порту Шара или в заливе Акулы их ждёт трёх-четырёхсоттонный корабль. В том состоянии, в каком они сейчас находились, это известие не вызвало бы у них даже жеста удивления.

Но Сайрус Смит, менее восторженный и легковерный, посоветовал им спуститься с облаков на землю и подумать о постройке корабля; это было совершенно неотложное дело, так как надо было как можно скорее доставить на остров Табор записку с указанием местонахождения Айртона и других колонистов.

Постройка судна любого размера требовала по меньшей мере шести месяцев. За это время должна была наступить зима, и поездку всё равно невозможно было бы осуществить немедленно.

— У нас, таким образом, много времени, — говорил инженер Пенкрофу. — Мне кажется, нужно воспользоваться этим, чтобы построить судно более крупного размера, чем наш «Благополучный». Я мало верю в приезд Гленарвана за Айртоном. Наконец, может случиться, что яхта уже была на острове и, не найдя следов Айртона, вернулась в Глазго. Имея это в виду, лучше, по-моему, построить судно такого водоизмещения, на котором можно было бы при нужде совершить переход до Новой Зеландии или до Полинезийского архипелага.

— Я думаю, мистер Смит, — ответил Пенкроф, — что мы с таким же успехом можем построить большой корабль, как и маленький. Дерева, гвоздей и инструментов у нас хватит. Весь вопрос во времени.

— А сколько времени потребует постройка корабля в двести пятьдесят — триста тонн? — спросил Сайрус Смит.

— Месяцев семь-восемь по меньшей мере, — ответил Пенкроф. — Не нужно только забывать, что надвигается зима, а во время больших холодов плотничьи работы очень трудны: дерево становится твёрдым как железо. Значит, будет несколько недель вынужденного простоя, и хорошо, если нам удастся спустить судно на воду в ноябре.

— Что ж, — заметил Сайрус Смит, — это самое подходящее время для морского путешествия на остров Табор или на другую более отдалённую землю.

— Давайте чертежи, мистер Смит! Рабочие готовы. Не сомневаюсь, что Айртон окажет нам большую помощь в этом деле.

Колонисты единогласно одобрили сообщённый им план инженера. Правда, постройка большого корабля в двести пятьдесят — триста тонн водоизмещением была нелёгким делом, но колонисты верили в свои силы и вправе были верить в них — о том свидетельствовали уже достигнутые ими успехи.

Сайрус Смит тотчас приступил к составлению расчётов и чертежей судна. Тем временем его товарищи занялись рубкой строевого леса. В лесу Дальнего Запада они нашли подходящие по качеству дубы и вязы.

Дорога, намеченная во время большой экспедиции к мысу Рептилии, была расширена, и срубленные деревья перетаскивались к Камину, где снова была сооружена небольшая верфь.

Срубленный лес тотчас же пилили на доски, так как на постройку корабля нельзя было употреблять сырой лес и доскам надо было дать время подсохнуть. Плотники усердно проработали весь апрель.

Юп был неоценимым и прилежным помощником дровосеков и возчиков: он взбирался на самые верхушки намеченных к рубке деревьев и обвязывал их кроны верёвками он же, при нужде, взваливал на свои могучие плечи срубленное дерево и оттаскивал его по указанию колонистов в нужную сторону.

Распиленный лес был сложен штабелями в сарай, построенный специально для этой цели возле Камина.

Апрель выдался тёплый. Одновременно с подготовкой к постройке корабля колонисты привели в порядок плоскогорье Дальнего вида после налёта пиратов. Они отстроили заново мельницу, конюшню и птичник. Последний пришлось строить в увеличенном размере, так как население его значительно выросло.

В стойлах конюшни стояло теперь пять онагров, из них четыре крепких, рослых, отлично выдрессированных животных и один маленький, новорождённый.

Инвентарь колонии обогатился также плугом, и онагры пахали теперь землю, как обыкновенные йоркширские быки.

Каждому колонисту находилось дело по его вкусу, и никто не сидел сложа руки. Поэтому все отличались завидным здоровьем, и на этих людей приятно было смотреть, когда, сидя по вечерам в большом зале Гранитного дворца, они строили тысячи проектов на будущее.

Не приходится говорить, что Айртон жил теперь вместе с остальными колонистами и не помышлял даже о возвращении в кораль. Однако он по-прежнему оставался грустным, малообщительным и охотней принимал участие в работах, чем в развлечениях колонистов. Он оказался великолепным работником — сильным, неутомимым, ловким и изобретательным. Его уважали и любили все колонисты. И он это знал.