– Казбек, – прозвучал вдруг голос сзади. Гурон замер. Несколько секунд он сидел неподвижно, потом «лениво» обернулся назад. Увидел в вестибюле плотного мужчину восточной внешности, в хорошем черном в светлую полоску костюме… с усиками… с глазами слегка навыкате. Рядом с ним стояли две молодые девушки в коротких юбках, на очень высоком каблуке. Чуть сбоку и сзади от Казбека стоял амбал, жевал резинку… через зал к Казбеку шел тип с жабьей мордой, в малиновом пиджаке, с руками, распростертыми для объятия. Казбек широко улыбнулся, двинулся навстречу.

Стихла «музыка», Гурон отвернулся. Он сидел, курил, думал: что дальше? Что ты собираешься делать дальше?

Ответ был совершенно очевиден, предопределен словами, произнесенными ломающимся юношеским голосом: он девушек… отправляет за границу.

Если бы эти слова не прозвучали, то я просто вернулся бы в Петербург… Вот не надо! Не надо обманывать себя. Ты сам спросил про Казбека. Ты совершенно сознательно спросил у Юры Кораблева про Казбека… еще там, в Югославии, у ямы, накрытой серыми камнями, ты решил, что обязательно встретишься с Казбеком. Вот и встретились… что ты собираешься делать?

Гурон снова бросил взгляд назад – Казбек, девицы, мордоворот и Жаба поднимались по лестнице на второй этаж.

В очередь, говоришь, девушки стоят? За границ у, говоришь, отправляет?.. ну-ну.

– Повторить? – произнес бармен.

– Да, – сказал Гурон.

Он залпом выпил водку, швырнул на стойку купюру и вышел.

Гурон вышел на улицу. К автомобилям, стоявшим у входа, добавился еще один – «Форд-скорпио». Надо полагать, что именно на нем приехал Казбек – крутой! Гурон посмотрел на окна второго этажа. Свет горел уже в двух окнах. Одно из них было крайнее, угловое. Гурон зашел за угол, в переулок. И здесь, со стороны переулка, тоже светилось угловое окно, на шторе шевелились тени.

Гурон наскоро выкурил сигарету, осмотрелся, принял решение…

Он вытащил из кармана горсть монет, выбрал помассивней – двадцатирублевые, прицелился в уличный фонарь. Попал с третьей попытки. Лампочка тоненько звякнула и погасла. В переулке стало темно, только луна пробивалась сквозь облака. Гурон подошел к стене, поставил ногу на кронштейн водосточной трубы.

Гурон лез, труба издавала жестяной скрежещущий звук. Он почти добрался до второго этажа, когда окно над ним распахнулось. Он приник к стене, замер. Через несколько секунд мимо него пролетел, вращаясь, окурок, потом чей-то голос – кажется, Жабы, – произнес:

– Давай, давай… по-быстрому, детка, по-быстрому.

– Не надо, – ответил неуверенно почти детский голос. – Я прошу вас: не надо.

– Э, нет, детка… ты же хочешь стать моделью? А вход в модельный мир лежит через анал.

– Я прошу вас… не надо, не надо!

Раздался звук пощечины и голос Жабы произнес:

– Быстро подставляй жопу, сучка.

Гурон стиснул зубы. Медленно, очень медленно, он преодолел последний метр, вылез на карниз.

С проспекта в переулок свернула компания нетрезвых подростков, остановились внизу, прямо под Гуроном, взялись орошать стену в три струи. Гурон стоял на карнизе, вжимался в оконную нишу, терпеливо ждал, пока они уйдут. Они мочились долго, невероятно долго. Казалось, это не кончится никогда…

Гурон заглянул в щель между шторами. В комнате горело два торшера. Жаба в спущенных до колен брюках стоял спиной к Гурону, двигал белыми ягодицами, охал, кряхтел… правой рукой он упирался в спину согнутой в три погибели девушки, левой вцепился в ее волосы, оттягивал голову назад, выворачивал. В зеркале на противоположной стене Гурон видел его физиономию – похотливую, перекошенную… довольную.

Гурон спрыгнул в комнату. Жаба мог бы увидеть его в зеркале, но не увидел – он был слишком занят…

Жаба сделал несколько мощных толчков тазом, выгнулся, закрыл глаза, зарычал – утробно, по- звериному. Девушка вскрикнула. Жаба небрежно оттолкнул ее от себя, приказал:

– Теперь, сука, оближи.

Гурон сделал шаг к Жабе, рубанул ребром ладони в основание черепа. Жаба осел на пол. На жабьей морде все еще сохранялось выражение удовлетворения. С толстого члена еще стекало белое, клейко е.

Изумленно, испуганно смотрела на Гурона девушка… только теперь Гурон разглядел ее как следует и понял, что ей не больше шестнадцати-семнадцати лет.

– Тихо, – сказал ей Гурон и поднес к губам палец. – Тихо.

Она кивнула, в глазах стояли слезы. Гурон показал на дверь, спросил:

– Казбек там?

Она снова кивнула. Гурон подошел к двери, прислушался, но ничего не услышал. Он рывком распахнул дверь, на секунду замер, охватил помещение взглядом. Первое, что бросилось в глаза – девушка в школьной форме в свете двух прожекторов… фотокамера на треноге… длинноволосый молодой парень возле нее… А в стороне, в тени, в креслах у низкого столика – Казбек и мордоворот, которого Гурон видел внизу, в вестибюле.

Все четверо обернулись на распахнувшуюся дверь. Первым очухался мордоворот. Он вскочил с кресла, сунул руку под куртку. Гурон сделал шаг вперед, схватил прожектор на стойке, швырнул его в голову мордоворота. Вскрикнула «модель», вскочил Казбек, заорал мордоворот, фотограф испуганно отпрянул. Гурон походя оглушил его, подскочил к мордовороту, дважды ударил ногой в пах. Мордоворот скорчился, упал на бок, из-за брючного ремня на пол вывалился ПМ. Застыла девица в школьной форме, как вкопанный стоял Казбек. Гурон подобрал с пола пистолет, опустил предохранитель, передернул затвор. На пол выпрыгнул патрон.

Гурон толкнул Казбека в грудь. Тот шлепнулся в кресло.

– Вот, значит, какое у тебя «модельное агентство», Казбек-Карабас, – сказал Гурон.

– Ты кто такой? Ты что беспредел творишь? – произнес Казбек с напором, но неуверенно. – Кто тебя прислал?

– Жук.

– Жук? Я не знаю никакого Жука.

– А зря… жук жужжит. Жук жужжит в тростнике. И знаешь, Казбек, что он мне нажужжал?

– Нет! Нет, не знаю… волыну убери.

– Он нажужжал мне, что ты, Казбек – мразь. Что ты продаешь русских женщин за границу.

– Они сами… они сами туда хотят.

– Может быть, и хотят. Но они не знают, что ты продаешь их в рабство…

– Нет! – закричал Казбек. Гурон склонился над Казбеком, быстро сунул ствол в открытый рот. Крик превратился в неразборчивое мычание. Гурон наклонился еще ниже, к самому уху торговца живым товаром, прошептал:

– Ты помнишь двух девушек, которых ты продал в Турцию три года назад? Одну звали Анфиса, другую – Катя… помнишь?

Казбек что-то мычал, судорожно сглатывал слюну. Гурон смотрел на него сверху… смотрел так, как смотрят на дохлую крысу.

– Больше ты не продашь никого, – сказал Гурон и нажал на спуск.

Он тщательно стер свои «пальцы», вылез по той же водосточной трубе и неторопливо прошел мимо ресторана… он даже успел на электричку, которая уходила в Лугу. Он сидел в почти пустом вагоне и смотрел, как проплывают мимо залитые лунным светом поля, как бегут невесомые, почти прозрачные облака в небе… Стучали колеса, Гурон думал: все! Все, никогда больше… хватит с меня. Этим выстрелом я подвел итог трех последних лет своей жизни. Теперь – все. Это была последняя кровь. Я больше никогда не возьму в руки оружия.

Он очень сильно заблуждался.