зажигание, подгорали контакты, нужно было каждые сто километров проверять масло, постоянно выкручивать и проверять свечи… Барахлил замок зажигания, замыкало проводку, горели предохранители… Самое интересное, что иногда я без труда определяла причину поломки. Не то, чтобы я очень понимала, в чем дело, скорее, угадывала. Однажды что-то случилось с проводкой, и все лампочки на мотоцикле стали мигать. Это случилось в Иркутске, и мне пришлось возвращаться домой без света, а повороты показывать руками. На следующий день я нашла свой мотоцикл в гараже у Дениса: Алексей пригнал его туда, чтобы отремонтировать. Ребята уже разобрали полмотоцикла, чтобы добраться до проводки.

Я критическим взглядом посмотрела на них и заявила, что они занимаются ерундой.

— Вот тут, — я ткнула пальцем в задний фонарь, — вся проблема именно тут. Тут и надо разбирать.

Алексей задумчиво посмотрел на меня, подумал, кивнул и разобрал фонарь.

Оказалось, не было «массы». Они с уважением посмотрели на меня, и стали ставить назад все, что успели снять. Наверное, думали, что я умная.

Впрочем, не всегда проблемы с мотоциклом заканчивались так быстро. Не раз и не два мы вынуждены были откатывать «Урал» подальше со стоянки, чтобы вдалеке от чужих глаз потихоньку разобраться, ну почему, почему эта синяя тварь не заводиться? Я надеялась, что со временем мы все поймем, отрегулируем мотоцикл, как надо, и все будет хорошо, но не тут-то было! Он выказывал свой норов, и вел себя непредсказуемо: то он заводился, стоило один раз топнуть по стартеру, то наотрез отказывался работать. К осени мышцы на моей правой ноге начали напоминать мускулатуру бобслеиста — я слишком часто «тренировалась», нажимая на кик. К концу сезона я поняла, что мне нужен мотоцикл полегче.

— Ты в самом деле хочешь его продать? — удивленно спросил Алексей.

Я хотела.

— Нет, ты подумай хорошенько, я не против, но ведь тебе нужно на чем-нибудь ездить.

Я хотела ездить на «Яве».

— А этот куда денем?

Я хотела продать его монголам, которые этим летом развили в Иркутской области активную деятельность, они платили хорошую цену за одиночные мотоциклы — за «Уралы»,

«Ижи» и «Восходы». На мотоциклах они гоняли по степи, охотились на сурков, шкурки которых продавали нашим шапочникам. Они скупили все мотоциклы в Иркутске, в Ангарске, и во всей ближайшей округе, и цены выросли. Я тоже не дремала — дала объявление о продаже «Урала», о покупке «Явы», с кем-то активно перезванивалась, спорила о цене, договаривалась о встрече… Наконец, я нашла подходящую «Яву», но в тот самый момент, когда нужно было сказать окончательное «да» или «нет», я вдруг посмотрела на серенький невзрачный мотоцикл и засомневалась. Я отозвала Алексея в сторону.

— Слушай, мне все кажется, что мы что-то не то делаем. Она почему-то мне не нравиться. Не знаю, почему. Какая-то она высокая, неказистая, и этот жуткий двигатель… К тому же трещина на картере, варить надо. Зимой снова придется все перебирать, переделывать… А свой я уже знаю и, по крайней мере, я на нем езжу.

— Значит, не берем?

— Нет.

— Слава Богу! Мне вообще «Ява» не нравиться. Что это за мотоцикл? Трещит, дымит…

А двигатель похож на… на отвисшие… ну, некрасивый двигатель! Надежней чем «Урал», не спорю. Но все же — «Урал» — это «Урал». Лучше давай я его переделаю, как надо, чтобы вилка работала, чтобы подвески фунциклировали. Я даже знаю, как надо сделать. Хорошо?

— Хорошо…

Осенью мы сняли грязненькую, маленькую и очень шумную однокомнатную квартирку.

Соседи сверху каждую ночь что-то сколачивали. Я шутила, что там, наверное, живут вампиры, которые по ночам изготавливают гробы для своих собратьев, а рядом жила шумная семейка с двумя пацанами-оглоедами, которые крутили музыку с утра и до прихода мамаши. Мамаша изводила нас своей стиральной машинкой, которая выла и рычала, словно голодный серый волк, и билась в стенку, словно пьяный муж в дверь.

Стирать мамаша начинала часов в одиннадцать вечера и заканчивала далеко заполночь, а после этого начинала ссориться с мужем. Я втайне надеялась, что когда-нибудь это закончится мордобоем, но дальше битых тарелок и громких воплей дело не шло. К утру просыпался кто-нибудь из детей, начинал плакать, и ссора постепенно прекращалась, чтобы начаться следующим вечером.

Для мотоциклов мы сняли гараж, в нем не было полов, в центре был забитый мусором подвал, а все углы оказались завалены досками и хламом: съеденными молью валенками, тюками верхонок, старыми насосами, лысой автомобильной резиной, пустыми бутылками и канистрами. Все это было покрыто слежавшимся слоем жирной пыли. Мы засучили рукава и навели порядок сперва в квартирке, а потом и в гараже, где мы выложили из досок пол, который застелили большим куском линолеума. Теперь можно было жить.

А жили мы бедно, — большая часть нашего бюджета уходила на оплату счетов, моих гонораров хватало только на еду, а ведь нужно было откладывать на лето, одеваться, и на запчасти для мотоциклов деньги тоже были нужны. Алексей оказался очень спокойным, уравновешенным и по житейски мудрым, и то, что мы не могли себе позволить купить, он просто делал своими руками. Так он сделал громадную двуспальную кровать, на которой можно было спать хоть вдоль, хоть поперек, ремонтировал немудреную мебель и помогал мне изворачиваться с покупками, экономя, где только было можно. Он был удивительно доброжелательным к другим людям, и мне многому пришлось у него учиться, он был по-хорошему, по- деревенски нетороплив, и все делал медленно, тщательно и на совесть. Я же всегда суетилась, нервничала, и даже такое, казалось бы, простое дело, как застелить постель, казалось мне ненужным, неважным и малозначительным — лишь бы подушек навалить. Он же любому делу, каким бы мелким оно не было, отдавался целиком и полностью: тщательно расправлял одеяла, выправлял уголки, подравнивал покрывало, раскладывал подушки.

С такой же тщательностью он делал абсолютно все: рассчитывал новые детали, ремонтировал мотоциклы или мыл посуду.

Он как-то по особенному относился к людям, и они отвечали ему взаимностью — теплотой и дружелюбием. А еще он всегда стоял двумя своими крепкими маленькими ногами на земле. Это я то и дело норовила вспорхнуть куда-то ввысь. Когда я становилась чересчур мечтательной, он безжалостно сдергивал меня с небес на землю одним вопросом:

— Ну, и где ты возьмешь для этого деньги?

— Уже и помечтать нельзя! — огрызалась я.

Мои мечты все же были полезными для нас, — я придумывала, куда мы поедем на следующий сезон, а он соображал, как сделать так, чтобы это стало реальностью.

Еще толком не научившись ездить нам мотоцикле, я заявила, что пойду вокруг Байкала с новосибирскими мототуристами, которые объявили о своем грандиозном походе еще зимой.

— Успокойся! — одернул меня Алексей. — Ездить научись, а потом иди в поход…

Угробишь мотоцикл, и все.

И я согласилась. А что мне оставалось делать? Ведь он был прав.

Моя мама, рассматривая фотографии, на которых были запечатлены все знакомые байкеры, сказала:

— Эх, Алька! Самого красивого мужика себе оторвала!

Честно говоря, я никого не отрывала, у меня осталось ощущение, что я сдалась после длительной осады. До встречи с Алексеем я была уверена: положиться можно только на себя, но Алексей разом спутал все карты, самим своим существованием словно доказывая, что мужчины, на которых можно положиться, есть. И теперь, после встречи с ним, я бралась со всей уверенностью утверждать, что феминистка — это просто та женщина, которая так и не встретила своего мужчину. Иначе от её феминизма не осталось бы ничего. Ничегошеньки! Можно злиться, кричать и уверять, что это не так, но от этого ничего не измениться. Ева была создана из ребра Адамова. Точка.

Он был идеален и в физическом отношении. У него было тело древнегреческого атлета. Он никогда не занимался спортом, — все было дано ему от природы. Я часто ловила себя на мысли — будь он на