дальше – на кровати лежали Силия и Мелон. Госпожа молча кусала губы и глядела в потолок, лишь иногда судорожно всхлипывала, а господин дергался, сопел и постанывал. Дук приник к щели, оглядывая комнату. Табуреты, кресло, сундуки под стеной… Мелон тонко, по-бабьи, вскрикнул. Госпожа поморщилась, не отрывая взгляда от потолка. Мелон замер, уткнувшись лицом ей в плечо. Силия что-то сказала, но господин не шевелился. Она повторила громче – Жиото расслышал: «Сейчас достанешь!» Мелон поднялся, накинув на плечи одеяло, встал возле кровати и тихо возразил. Силия повысила голос:
– Сейчас, я хочу получить их немедленно!
Он скинул одеяло, опустился на четвереньки и голый полез под кровать. Силия воскликнула истерично:
– Дверь! Ты что, не запер дверь?
И одновременно внизу раздались голоса.
– Ты глупый, тупой и глупый, глупый! – сказала Силия.
Дук отпрянул, прижался к стене. Раздалось шлепанье босых пяток по полу, дверь приоткрылась немного шире, наружу высунулась голова Мелона. Он быстро оглядел коридор и закрыл дверь. Щелкнул гноморобский замок, ненадолго воцарилась тишина, а потом с лестницы зазвучали шаги. Дук бочком пошел вдоль стены и уже почти достиг двери каминной залы, когда в коридоре появились монахи. Жиото вжался в стену.
– Что они хотят-то от нас? – спросил Одлик, идущий позади Шарпы. – Не спал я совсем этой ночью, только вздремнуть лег, тут ты…
– Известно, что хотят, – ответил пожилой монах, останавливаясь в двух шагах от Дука и стуча в дверь. – Щас сам поймешь…
– Войдите, – донеслось изнутри.
– Так ты знаешь? – спросил Одлик. – А чего дворовых в селении оставили, да еще и вина бочонок им выставили?
– Того и оставили, сам услышишь, – монах толкнул дверь.
Дук, если бы протянул руку, мог бы коснуться его плеча. Сам он не дышал и не шевелился. Шарпа шагнул в зал, тут с лестницы донесся голос управляющего:
– Шарпа, Одлик! Бруна спрашивает, не видали вы этого, что с госпожой Ларой пришел…
Одлик повернулся к лестнице, Шарпа вышел из залы.
– Так их трое пришло, – громко ответил он.
– Этого, не ваганта и не жирного, а третьего, как его… Дука. Бруна жалуется, он от работы бегает.
– Не видали, – откликнулся Шарпа. – Сами ищите, мы заняты.
Монахи вошли в каминную залу, где за столом сидел господин Ивар, плотно прикрыли за собой дверь и поклонились.
Ивар показал им на лавку с другой стороны стола. Дук Жиото был уже внутри, присел возле камина, привалившись к стене, и приготовился слушать.
– …ночью сделаете. Дворовые почти все внизу, никто ничего не услышит. Надо полагать, драгоценности в шкатулках. Или в сундучках каких-то маленьких, ящичках… Их должно быть два или три. Может, четыре – но не больше. А еще завещание.
Рыбий взгляд переместился с одного лица на другое, затем Ивар уставился на ножик, который крутил в руках. Монахи переглянулись, и Шарпа сказал:
– Да нужно ли все это, господин? Госпожа ведь не сидит там безвылазно, выходит иногда. А Вач всегда за нею бродит. Ну, выманите их во двор, можно ж придумать что-то. Ключи от всех комнат сами знаете у кого, мы отопрем да и обыщем…
– Умные нашлись, – сказал Ивар. – Комната уже дважды обыскана. Нет там ничего.
Воцарилась тишина. Под стеной Дук Жиото осторожно вытянул затекшие ноги. Он внимательно слушал.
Одлик произнес:
– Она, что ли, их при себе носит? Как же, куда она их…
– Под подолом могла спрятать, – перебил Шарпа. – А может, и Вачу доверила таскать. Вона какое дело… Тогда понятно. Видел, на нем теперь тапперт, госпожа Лара заставила Бруну ему дать? Вот Вач под ним и… Но это, конечно, если она Вачу совсем уж доверяет. А могла и у себя оставить. Правду я говорю, господин?
Ивар не ответил, задумчиво крутя ножик в пальцах.
– А завещание это, оно-то зачем? – продолжал Одлик. – Что с него толку?
– Сжечь, – отрезал Ивар.
Шарпа покивал и пояснил Одлику:
– Ты не слыхал, потому что на стене тогда был. Госпожа Лара прочла, что там в завещании написано, при всех. Ключница, управляющий, лекарь, кузнец, дворовые, служанки. Все слышали. Когда…
– Когда в Форе успокоится и мы туда вернемся, – заговорил Ивар, и монах умолк, – Приорат подтвердит подлинность…
– Да как же он подтвердит? – не сдавался Одлик.
– По пощщерку, – сказал Шарпа.