ними… В Темной Плеве с ними встретишься…
Дук плечом зацепил бутыль, стоящую на самом краю полки, та качнулась. Жиото протянул к ней руку, но схватить не сумел, лишь толкнул кончиками пальцев, так что она, закрутившись, слетела с полки и разбилась.
Он замер, стоя на одной ноге. Хашик поднял голову – широко раскрытые глаза уставились на Жиото. Старик смотрел в упор, но, кажется, не видел вора – а вернее, видел нечто иное, находящееся позади Дука. Хотя позади того была лишь стена.
– Андромар… Вернулся за мной, мракобестия?.. – запричитал Хашик и начал вставать, неуверенно шаря вокруг себя руками, поднялся на колени. – Не виноват я, они сами умерли!
Он упал на бок, изогнувшись, протянул руки под стол. Тяжело поднялся, сжимая рукоять меча, обломанного на самой середине ржавого лезвия.
– Прочь, мракобестия! – Хашик шагнул к Дуку, замахиваясь, зацепив мечом низкий потолок, сделал второй шаг. Дук вытащил из петель на ремне посох, сорвал деревянную трубку и всадил трехгранный клинок в живот лекаря. Тот разинул рот, но не издал ни звука. Стоял, нависнув над Жиото, расставив ноги и подняв руки над головой. Сломанный конец меча упирался в потолок.
Дук вдавил клинок до конца, покрутил, разрывая внутренности. Старик захрипел. Жиото нажал на конец посоха, повернув его наискось, лезвием кверху, чуть присел и резко выпрямился, вдвигая клинок под ребра. Хашик опрокинулся на спину, меч отлетел под стену. Ноги дернулись, босая пятка стукнула Дука в голень.
Жиото стоял неподвижно, прислушиваясь. Ничего, тишина кругом. Он присел, разглядывая кровь на клинке – длинный темный развод висел в воздухе, на конце его набухали капли, срывались и падали на пол. Жиото вытер лезвие о штаны Хашика, надел деревянную трубку и сунул посох в петли.
Лекарь, как и следовало ожидать, оказался тяжелым, Дук еле втащил его в комнату с полками. Раздвинув мешковину, открыл люк, спихнул мертвеца вниз. Длинное тело свалилось на живот, изогнувшись – ноги лежали на краю ямы, пальцы упирались в пол. Жиото ухватил холодные заскорузлые ступни, согнул ноги мертвеца и впихнул в яму. Закрыл люк и набросал сверху мешковины.
Встав возле входной двери, долго слушал, но не уловил ни звука. Осмотрел замок – точно, гноморобская работа. Как вообще подобное изделие могло попасть в эти места? Господа, что обитают в паласе… Дук хорошо помнил тот разговор, помнил Арду, Силию, Ивара и Мелона, какими взглядами они обменивались… Очень может быть, что все помещения паласа заперты такими же замками – господа не доверяли друг другу. На двери, возле которой они с вагантом дожидались, пока их позовут в каминную залу, Дук точно видел что-то похожее.
Бруны не было, а вот Хлоя, как выяснилось, на похороны не пошла.
– Мамаша не пустила, – злым голосом пояснила она, когда Дук, зайдя на кухню, спросил, почему госпожа еще здесь. – Приказала все чугунки перечистить, стервозина.
Дук объявил, что собирается помыться и для этого ему нужен большой деревянный таз. Хлоя таз раздобыла и вызвалась помогать Дуку.
– Я вам и спину могу потереть, ежели желаете, – сказала она. – И не токмо спину.
Вчера дочь ключницы недолго мучилась душевными сомнениями – предпочла беседу монете, и потому Жиото теперь ощущал полное равнодушие к богатым прелестям, что оттопыривали платье Хлои впереди вверху и сзади пониже. Да и не до того сейчас было, совсем не до того.
– Нет уж, госпожа, – решительно заявил он, направляясь к двери с тазом под мышкой. – Я не дите и как-нибудь без вашей помощи помоюсь.
– Жалко… – протянула Хлоя. – Как плащ, удобно ли в нем? Дали бы мне монету все же…
– Мы вчерась не на одну – на две монеты набеседовались, – отрезал Жиото, открывая дверь.
– Обидно мне такое от вас… Где это видано, чтобы за беседу госпожа господину платила, а не господин госпоже? – эти слова Дук услышал уже снаружи и отвечать на них не стал.
Снег все не шел, но темное небо и стылый воздух наводили на мысль, что вот-вот пойдет. Во дворе пусто, и дозорного на стене почему-то нет. Но монах наверняка сидит за столом у дверей – хотя за сараями его не видать.
На верхних перекладинах лестницы Дук остановился и оглядел галерею. Дозорный спал сидя, привалившись к брустверу. Жиото вылез на галерею, пригибаясь, чтобы монах снизу не заметил, нырнул в проем башни и поднялся по камням на второй этаж. Примерившись, швырнул таз наверх между бревнами. Посудина со стуком упала на доски. Дук несколько раз глубоко вздохнул и полез вверх по клиньям.
Забраться на чердак оказалось сложновато. Приходилось, упираясь ладонями в стену, выпрямляться на клине во весь рост, «падать» вперед, вытянув перед собой руки, хвататься за следующий, вбитый выше клин, подтягиваться, влезать на него и повторять все заново. Мешок пришлось переместить за спину, идущая от горловины веревочная петля неприятно терла кадык.
Когда Дук достиг чердака, пальцы ныли, а грудь тяжело вздымалась. Он на четвереньках пересек бревно, уселся на широком дощатом треугольнике еще не сгнившего пола, но вспомнил про «травяную кровь» и вскочил. Таз лежал у стены, котомка была на своем месте под птичьим гнездом. Дук снял мешок с шеи, но выкладывать содержимое пока не стал. Нашел в котомке кувшинчик с «кровью», сел, вытянув ноги, сделал большой глоток, быстрым движением закупорил кувшинчик, отставил в сторону, чтоб ненароком не побить, когда прихватит… и тут прихватило. Да так, что Дук откинулся назад, будто его кувалдой ударили в грудь, стукнулся затылком и спиной о доски и тут же вновь сел, видя вокруг себя…
…Желтое небо, где медленно плывут лохматые облака; приплюснутое с краев солнце густо-синего цвета то исчезает за ними, то появляется вновь; гряда холмов, заросших красной травой. Дук Жиото сидит на одном из них и видит на соседней вершине развалины, черный мрамор и белый гранит. Между возвышениями течет желтая река. Шелестит трава на ветру, еле слышно, призрачно – звуки едва доносятся сквозь оглушающий звон, что царит в голове. Зато краски – яркие, горячие, все вокруг играет жгучими цветами, слепит глаза, все очень зримое и объемное,
