– Господин!

Дук, сморщившись, приподнял голову, глянул на Хлою и повел плечами.

– Господин!

Он мотнул головой, показывая, что вставать и любезничать на кухне сейчас не намерен.

– Господин! – в третий раз повторила Хлоя.

Поднявшись, он шагнул к двери, дочь ключницы ухватила его за воротник и рывком вытянула из комнаты.

– Что это вы не идете, господин? – спросила она, наваливаясь на Дука и прижимая к стене. – Я ужо вас зову, зову…

– Я, госпожа, устал, – ответствовал он. – И желаю спать, а вы мне мешаете. Что вы хотите от меня на этот раз?

– Так как же, плащ вам хочу отдать… – удивилась дочь ключницы. – Вы же, когда мы на конюшне беседовали, сами плащ просили, да чтоб длинный и широкий. Я и тряпочку с веревочкой пришила, чтоб на морду накидывать, как вы говорили, господин, и залатала на локте, он там протерся.

– Так что ж вы стоите тут? Где плащ? Несите его сюда немедля.

Хлоя отомкнула кладовку и вытащила темный шерстяной плащ изрядных размеров. Жиото схватил его, рассмотрел со всех сторон, накинул на плечи, оглядел себя, просунул руки в рукава и стянул шнурки на груди. Нижний край плаща подметал пол, а рукава висели так, что даже если Жиото распрямлял пальцы, кончиков их видно не было. В капюшоне голова его просто-таки утонула, ну а маска…

– Вы не могли получше тряпочку выбрать? – недовольно сказал он, принюхиваясь. – Чем это, госпожа, воняет? Откуда запах?

Хлоя, с любопытством наблюдавшая за ним, сказала:

– Какой запах? Не чуяла я никакого запаха, когда пришивала.

– Это вы оттого не чуяли, что у вас, верно, как начали пришивать, сразу нюх и отшибло, так оно воняет. – Он поднял руку и пощупал материю у своего лица. – И что за материал такой чудной?

– Да что же в нем чудного, господин? Странное вы говорите. Холстина от мешков, куда репу на зиму кладут. Я в сарае нашла.

– Не репой воняет, а…

– Так она сгнила, – пояснила Хлоя. – Потому мешок в сарае, а не в подполе. Туда, господин, мыши лазали и, думаю, серили на него.

Дук хотел было плюнуть, но сдержался. Дыша ртом – от кисло-гнилого запаха свербело в ноздрях, – обвязал веревочку, что была пришита к маске, вокруг капюшона, прижав его таким манером к голове. Теперь он был сокрыт материей со всех сторон. Дук вслепую походил по кухне, повертелся, развязал веревочку, откинул капюшон, опять надел. Удобно, только воняет и чихать охота. Он чихнул, снял плащ и спросил:

– А чье это? Не хватятся ли его? Можно мне его на виду у всех таскать?

Хлоя махнула рукой.

– Лекаря это, Хашика. Потому и здоровый такой. В прошлом годе он его носил, а после потерял как-то – забыл во дворе. Он про него и не помнит уже давно, не сумлевайтесь, господин.

– Хорошо, – сказал Дук и снял плащ. Дочь ключницы выжидающе глядела на него.

– Деньгу вам дать… – вспомнил Жиото, и Хлоя быстро закивала. Он недовольно полез в мешочек на поясе. Платить не хотелось.

Пока Дук копался в мешочке, Хлоя подступила поближе и встала, глядя снизу вверх. Опять возникло чувство, будто его облизывают: взгляд у дочери ключницы был липкий и похотливый.

– Вы еще спрашивали, где в селении молодая травница живет.

– Уже мне не нужно этого. А вы, госпожа, дрыхнуть бы шли, – сказал Жиото, извлекая монету. – Я так точно сейчас пойду.

– Как же – дрыхнуть? – огорчилась Хлоя, уставившись на серебряный кругляш в пальцах Жиото. – Зачем же так сразу дрыхнуть? Еще и рано…

– Рано? За окно гляньте – темень. И тихо. Все спят.

Хлоя обиженно засопела.

– А я думала, мы с вами еще побеседуем.

– Мы вчерась вечером беседовали…

– Так то вчерась.

– …И седня днем на конюшне обратно беседовали, и даже два раза.

– То вы два раза, – не согласилась Хлоя и потянулась к монете. – А я, можно сказать, один.

– Я, по-вашему, жеребец-трехлеток, каждый день по многу разов беседовать? Я уже мужчина в возрасте и должен себя беречь.

– Да вы ж молодой еще! Сколько вам годов-то, господин? – Женщина, привставая на цыпочках, все тянулась к монете, а Дук держал ее в вытянутой руке. – Вы небось не старше меня будете.

– А вам скока?