Они похоронили тело, забросали землей, а доску с красными буквами Бард Бреси вонзил сверху.
Вач похлопал ладонью по могиле, повздыхал.
– Что теперь делать будешь? – спросил Бреси с любопытством. – Пойдешь за этим фургоном? Кто в нем? Какая-то женщина… Эх, люблю я женщин. Чего ты опять смотришь?
Вач открыл рот, закрыл, пытаясь выдавить из себя непривычное слово:
– Благодарю.
– Что? А, конечно. Да ладно, друган, почему не помочь… Слушай, а денег у тебя нету? Нет, ты не думай, я вообще не попрошайка, но я… Не жрал, понимаешь, со вчерашнего утра, кишки свело. Может, мелкая монета какая завалялась, мне бы хоть на хлеб…
Вач развел руками.
– Не, – виновато сказал он.
– Ну, ладно. Что поделать, нет так нет.
– Вач, – сказал бывший стражник.
– Чего? Сам ты фац!
– Вач, – повторил толстяк, стукнув себя в грудь. – Я.
– А, это тебя звать так?
Толстяк кивнул, неловко хлопнул ваганта по плечу, так что тот чуть не упал, и пошел прочь по дороге.
Когда звуки шагов стихли, Бард Бреси совсем запечалился, свесил голову. Снег падал на могилу. Кровь на доске давно засохла, но все равно к буквам пристало немного земли, они стали видны четче. Бард пригляделся.
– Э! – он бросился за толстяком, фигура которого как раз исчезла в ельнике. – Погоди, Кабан, я прочел!
Он сделал несколько шагов, метнулся назад, посмотрел на полускрытый снегом силуэт горы, опять бросился к ельнику, снова вернулся, всплеснул руками…
Что-то звякнуло. Бард сунул руку за полу кафтана, подергал и вытащил кошель. Развязал его и уставился на золотые монеты, драгоценные камни, броши и медальоны.
Вагант раскрыл рот, поднял голову, глядя на ельник.
– Нет, но я же должен ему сказать! – воскликнул он с таким выражением, будто убеждал самого себя, что этот повод и впрямь важен, что именно потому он и хочет сделать то, что собирается сделать. – Хотя Кабан, он же глупый, я сразу понял, вдруг забудет или передаст неправильно? Или вдруг эта, которая в фургоне, не поймет? – Бард Бреси вновь глянул на гору и наконец решился. Запахнув кафтан, он побежал к ельнику, крича:
– Погоди, Кабан! Я иду! Вач, слышишь? Там еще написано: «Скажи ей, что я солгал»! Ты слышишь, друган? Я с тобой, я тоже иду!
ЭПИЛОГ
Теперь глаза открыты.
Впрочем, они были открыты давно, но только сейчас он начал осознавать, что вокруг.
Там нечто странное, хоть и приятное. Тепло, влажно и тихо, только сверху что-то стучит – глухо, быстро. То мягкое и теплое, внутри которого он находится, вдруг начинает сдвигаться, сжимает…
Внизу возникает движение, рывки. Глухие удары сверху учащаются, он слышит далекий, приглушенный крик.
Толчки все сильнее, это неприятно. Его переворачивает, что-то стягивается вокруг, податливые стены сжимаются сильнее, давят. Он недоволен, он дергается. Ведь было так хорошо, уютно и покойно – и вдруг этакая свистопляска. Стенки давят сильнее, толкают куда-то, что за кошмар, и ведь он даже не может кричать, только извиваться. Удары вверху становятся очень громкими, словно то, что издает их, вот-вот разорвется. Темное и теплое исчезло, что это? Какой ужас, что-то яркое, слепит со всех сторон, куда подевался уютный мирок, какое страшное, невообразимое пространство! Он весь в теплой слизи, вываливается, задыхаясь, разевая рот, но не в силах вдохнуть, а вокруг-то – уродливые гиганты, чудовища, ревущие громогласно, и глаза их как солнца, а уж головы у них! Он извивается, дергает руками и ногами, но вдохнуть – никак, а тут еще один из монстров, самый страшный, самый кошмарный, склоняется к нему, жуткая рожа заслоняет все остальное – и вот тогда-то, перепуганный до полусмерти, устрашенный этим невообразимым циклопическим уродством, этой черной бородой, этими глазами навыкате и красным ртом, Трилист Геб орет на весь огромный мир.
И вспоминает, кто он, вспоминает, что происходило недавно, вспоминает, что умер… Умер? Оказывается, ненадолго…
А тем временем чудовищный тип с бородой хохочет, ревет от радости, и Трилист в ответ заходится плачем. К нему тянутся руки, опять больно, он уже не может кричать, зачем его вытащили на свет из темного и теплого, и что хотят от него великаны, и эта тетеха, здоровенная, как дерево, – для чего она поднимает его, кладет куда-то… Плещется вода, смывает слизь с тела, и становится как-то получше – Геб даже замолкает, лишь всхлипывает, моргая. Вот сейчас я немного оклемаюсь, встану и прибью тебя, безумный урод, хочет сказать он мужику с бородой, который маячит где-то позади тетехи. Но сказать ничего не может, лишь издает странные звуки, до того писклявые, что аж самому стыдно становится. А тетеха уже подняла Геба и кладет на мягкое, заворачивает его. Трилист хочет подвигать руками и ногами, намахаться ими всласть, выражая таким образом свое негодование, раз уж других способов не осталось, – да куда там, его спеленали, как…
Как кого?
Голоса, раньше казавшиеся грохотом каменных лавин, хотя и звучат все еще громко, но уже
