У ваганта была чистая белая кожа, розовые щеки, острый нос, а волосы – мелкие белые кучеряшки, будто пышная меховая шапка. Нарядом ему служили лишь легкие штаны да порванная шелковая рубаха.

– О, а я ж тебя узнал! – вдруг взвизгнул он. – Вот сейчас, когда этого… неживого увидел. Я и его помню, вы на площади были. Он меня в дом втолкнул, а потом ударил, фац. А ты карету остановил, на которой мы… Да что ты тычешь в меня своей деревяшкой!

Вач отпустил его, взял доску за края, повернул к юнцу.

– Буковки! – взмолился он.

Вагант вскочил, но, увидев, что толстяк не двигается, а лишь показывает доску и моргает, смилостивился.

– Ну ладно, ладно… – проворчал он. – Что это, друган твой был? Порезали беднягу, да? Ну хорошо, дай сюда… – он забрал у стражника доску и положил на землю. От холода вагант дрожал.

Стало тихо. Из снега вылетел ворон, увидел, что к трупам все еще не подобраться, и скрылся.

– Слушай, будь друганом, дай мне что-нибудь, чтоб накинуть, – произнес вагант, обхватывая себя за плечи. – Зябко же.

Вач бросился к колесу, схватил тяжелый темно-красный кафтан и бегом вернулся.

– Благодарствую, – уныло сказал вагант, когда толстяк накинул кафтан ему на плечи.

– Буковки, – напомнил Вач.

– Я прочел, прочел, – откликнулся юнец. – Много же крови из него натекло, долго калякал. Тут, в общем, что-то непонятное. И чего-то… Грустно чего-то мне.

– Читать?

– Вот, слушай… – вагант откашлялся. – «Кабан, иди туда. Догони фургон. В нем старик и женщина. Ее зовут Лара. У нее светлые волосы. У нее будет мой ребенок. Служи ей».

Юнец виновато взглянул на Вача, просунул руки в рукава и запахнул кафтан.

– Что это тут на подкладке, тяжелое? Да, так вот, и еще несколько слов на дощечке, но друган твой, наверно, совсем ослабел, смазалось все, не могу разобрать… Кабан – это тебя так кличут? Что ты? Что такое?

Толстяк, вскочив, крутился на месте.

– Фургон… – бубнил он. – Женщина! Фургон. Служить… Туда? – он повернулся к горе, к ельнику.

– Эй, эй! – завопил юнец, когда Вач схватил его за воротник и принялся трясти. – Ты сдурел, Кабан? Опять ты меня тягаешь!

– Фургон! – проревел Вач ему в лицо. – Туда! Куда – туда?!!

– Да вот же он рукой тебе показывает! Он же потому так и лег, чтоб, когда уже совсем окочурится и затвердеет, показывать… Кабан, у меня голова отлетит сейчас!

Толстяк выпустил его и во все глаза уставился на тело. Поднял взгляд в ту сторону, куда указывала запрокинутая над головой рука капитана – вдоль дороги, к ельнику…

– Туда? – уточнил Вач.

– Ну да! – юнец обиженно сопел. – Ясное дело. Ну ты вообще тупой обормот, Кабан!

Толстяк вдруг притянул его к себе, прижал голову к груди и погладил по волосам. Вагант пискнул, толкнул его, отскочил.

– Ты что, мужеложец? – возмутился он. – Такой здоровый дылда и… Не-е, тут тебе не светит, друган, я женщин люблю. И они меня любят.

Вач не слушал – оторвав от обломков телеги доску, вручил ее ваганту, а сам взялся за ту, на которой капитан оставил свое послание.

– Это чего? – спросил юнец.

– Копать, – пояснил Вач, ударяя доской в подмерзшую землю.

– Ты его похоронить, что ли, собрался? Я тебе что, могильщик? Да я…

– Копать! – рявкнул толстяк.

– Ну ладно, ладно. Похороним твоего другана. – Вагант последовал примеру Вача. – Это дело такое, что я, не понимаю? – болтал он, разрывая землю. – А потом, если ты вдруг окочуришься или я, не ровен час… Найдутся добрые люди, и нас тоже закопают, правильно? Ты знаешь, что мир – это на самом деле раковина? Хотя в семинарии, пока я не бросил, нам один чар говорил: на самом деле мы живем на огромном дереве, он еще как-то хитро называется, я забыл. Но я не верю, это ересь какая-то. А ты знаешь, откуда пошло название мира? В древнем языке, на котором говорили Первые Духи, «дор» – это «dor», твердь. Да- да, точно тебе говорю. А вот «akvis» значит «жидкость», а «akva» – жидкий. Понимаешь, чего получается? Вода и земля – вот что такое наш мир. И ведь не Дораква какая-нибудь, а именно Аквадор. Это значит, что воды впереди, то есть их больше, а тверди – тьфу, немного ее. Тебя как вообще звать? Не-е, Кабан – это понятно, но имя-то у тебя есть? А я знаешь кто? Я – Бард Бреси! Бреси, слышал про таких? Папаша мой из кожевников. Отдали меня в семинарию, да мне там надоело, я и бросил. А папаша меня из дома выгнал. Мамка, если б жива была, так пожалела бы, а папаша у меня – ух и зверь безжалостный. Вот я на улицах и стал ночевать. Бродяжничал, да. Я жизнь знаю. У друганов тоже жил, вино с ними пили, а потом девки меня в веселом доме приютили. У них там здорово… Ну, мне, в общем, там понравилось. И рубаху мне подарили, это одного их… гостя, старика, который прям на одной из них и окочурился, не рассчитал силы, понимаешь меня, да? Но это пока хозяйка ихняя не узнала, а как узнала – она их за волоса потягала, а меня выгнала. Вчерась это было. Я ночь на улице провел, чуть не околел, холодно ж уже. Теперь вот хоть в кафтане, лучше как-то…

Ворон прилетел, услышал доносящийся сквозь шелест снега голос, стук – и улетел восвояси.