– Пока не знаю, красавица. Что-то обрушилось.

– А где старик?

– Старик! – фыркнул он. – Ты, конечно же, имеешь в виду Гело Бесона?

– Ага. Своего… жениха.

– Я думал, он в бассейне, но там никого нет. Иди к себе и сиди тихо, – велел Хуго. – Не высовывайся.

Риджи кивнула и попятилась в комнату. Чаттан устремился дальше. Как только он исчез за поворотом, девушка, тихо прикрыв за собой дверь, побежала следом.

Девица захныкала и замотала головой, мастер Бонзо нажал большими пальцами на ее виски – и давил до тех пор, пока она не утихла. Кузнец развел маленькие ручки в стороны, вложил кисти в захваты, которые теперь могли двигаться вдоль боковых штанг, и затянул винты.

Пришлось повозиться. По углам рамы он приспособил четыре шарнира, чтобы продольные штанги сдвигались и раздвигались, сделал новые захваты, ослабил ремни кожаного седла, изменил форму вогнутого железного ложа, куда укладывалась спина подопечного. «Подопечный» – этим словом мастер называл тех, на ком испытывал свои устройства.

Диворама лежала на двух низких козлах посередине кузницы, подопечная лежала в Дивораме. Мастер сквозь облако мушек оглядел распятое тело.

Мушек стало больше, они напоминали слой темного дыма, повисшего над рамой, – живого, звенящего дыма, – но Бонзо за многие десятилетия настолько привык, что не обращал на них внимания.

Кузнец взялся за прут, тянувшийся вдоль левой штанги, нащупал семь выпиленных в нем углублений. Каждое соответствовало определенной степени боли. Мастер подумал-подумал – и сдвинул прут так, чтобы торчащий из штанги короткий штырь указал на третье снизу.

Под седлом и ложем, за переплетением ремней, в которых, как муха в паутине, висела подопечная, сдвинулись рычаги, провернулись шестерни, что-то застрекотало, защелкало…

Ипи выгнулась, натянув ремни, тонко вскрикнула, глаза ее округлились.

Звон взбудораженных мушек наполнил кузницу. Крошечные, раньше едва различимые сущности увеличились, напитываясь соками чужой жизни, вместе с болью выходящей из тела. Все вокруг стало плоским, как нарисованная на холсте декорация. Лиловый свет приобрел янтарный оттенок и потяжелел, мутная волна медленно излилась сквозь стены и полки, сквозь горн и верстак. Тень кузнеца на полу обозначилась четче, потемнела.

Глаза Ипи закатились, так что остались видны лишь слепые белки. Дергающееся в ремнях и зажимах тело обмякло.

Звон утих, тяжелый свет схлынул, померк.

– Да что же это такое! – вскричал мастер Бонзо, возвращая прут в прежнее положение. – Вот так сразу раз – и всё? Как же я буду испытывать Дивораму на такой слабой подопечной? Надо, надо другую – но где ее взять?

Мысль о том, чтобы покинуть кузницу, разыскать молодого аркмастера и вытребовать новую девицу, не приходила Бонзо в голову. Его память не хранила картин того, что осталось снаружи, мастер провел в кузнице долгие, бесконечные десятилетия. В дальнем конце помещения имелся проход, за ним – коридор, ведущий в спальню, столовую и комнату для мытья, куда приносили чистую воду. Коридор заканчивался короткой лестницей, а она, в свою очередь, квадратной крышкой из отесанных бревен. Люк был границей мира, и что находится дальше… Нет, этого Бонзо не помнил. Люди менялись, пищу приносили новые тюремщики, вереница присланных снаружи подопечных проходила через потемневшие от копоти руки мастера, а сам он оставался таким, как прежде: время вокруг башни застыло давным-давно, в ту ночь, когда убили строителей Острога. Мастер Бонзо, найдя бессмертие в заколдованном круге пыток и чужих смертей, помнил еще Гэри Чермора, деда нынешних хозяев Острога. Вся его жизнь состояла из этих стен, горна, полок с инструментами и верстака, из тяжелого света, пропитывающего кузницу, из звука, издаваемого мушками, – и если бы когда-нибудь их звон по какой-то причине вдруг смолк, Бонзо очень, очень бы удивился.

Больше всего трупов лежало сразу за воротами, вокруг устройства, напоминающего здоровенный арбалет на треноге. В другое время Гарбуш заинтересовался бы им, но сейчас он сразу пошел дальше. Кепер и Дикси спешили следом. Каждому Гарбуш дал по два огнестрела, оставив себе три. Его оружие висело в чехлах на перевязи, и та же перевязь удерживала на спине пару топоров. Спутники засунули огнестрелы за пояса, а топоры держали в руках.

Теперь смерть не пугала Гарбуша – он обходил тела, шел по лужам крови, и лицо его оставалось невозмутимым.

– Смотрите, тут некоторые одеты одинаково, – заметил Дикси. – А остальные в лохмотьях.

– Это – тюремщики, а это – те, кто напал на Острог, – пояснил Гарбуш.

Рядом горело какое-то деревянное строение, по земле стелился дым, тянуло гарью. Возле тюремщика с выпавшими из живота внутренностями Кепер прижал ладонь ко рту. Дикси держался лучше, хотя его лицо побледнело.

Сразу за воротами находилась каменная площадка, дальше начиналась плотно утоптанная темная земля. Гноморобы свернули, обходя безобразную башню со скошенной крышей, – почему-то все здания Острога, даже те, что внешне не отличались от обычных городских сараев и конюшен, несли на себе печать уродства.

За башней обнаружился длинный барак с рядом окон, слева высилась земляная насыпь, справа росли деревья. Гарбуш остановился, соображая, куда идти. Раздались приглушенные шаги, стукнула дверь. Из башни выскочил человек с мечом и кожаной сумкой в руках. Увидев карл, он остановился, сделал шаг к ним, поднимая меч, затем развернулся и убежал к воротам.

Из-за деревьев донесся шум.