спасенный, горюющий о брате… К счастью, никто, кроме меня и самого Дирка Петерса. не был посвящен в эту тайну.

Пока продолжалась разгрузка «Халбрейн», капитан и его помощник раздумывали о том, как лучше спустить шхуну в море, и можно догадаться, как им было трудно прийти к окончательному решению. Ведь шхуне предстояло спуститься с высоты в сто футов по желобу, пробитому в западном склоне айсберга. Длина желоба должна была составлять двести — триста саженей. Пока одна бригада разгружала под командой боцмана трюм, другая, повинуясь приказаниям Джэма Уэста, вгрызалась в ледяной монолит, откатывая глыбы, усеявшие склон плавучей горы.

Не знаю, почему я называю эту гору плавучей, ибо она стояла на месте как вкопанная, напоминая остров. Ничто не указывало на то, что она снова может устремиться вперед, отдавшись воле течения. Мимо нас плыли такие же айсберги, направляясь на юго-восток, но наш «стоял», как выразился Дирк Петерс. Правда, его днище могло подтаять и тогда он отделился бы от своей мели… В любую минуту нас мог потрясти удар от налетевшей на айсберг льдины. Что нас ожидает? Оставалось надеяться на «Халбрейн» — на то, что она унесет нас подальше от этих опасных мест.

Работа продлилась до 24 января. Стояла тихая погода, температура не снижалась, и ртутный столбик отделяли от точки замерзания две-три риски. С северо-запада все прибывали новые айсберги — мимо нас проплыла добрая сотня ледяных громадин, и каждая грозила столкновением.

Старшина-конопатчик Харди немедля принялся за ремонт корпуса, замену нагелей и досок обшивки, конопачение пазов. Для этой работы матросы имели все необходимое, так что можно было не сомневаться, что она будет выполнена наилучшим образом. Ледяную тишину сменили удары молотков, приколачивающих наружную обшивку, и колотушек, загоняющих паклю в зазоры. Эти звуки растревожили чаек, турпанов, альбатросов и качурок, которые теперь кружили над верхушкой айсберга, оглушая нас пронзительными криками.

Оставаясь наедине, мы с Леном Гаем и Джэмом Уэстом начинали обсуждать наше положение и способы спасения. Лейтенант сохранял надежду на успех и твердил, что если не произойдет ничего неожиданного, то нам удастся спустить шхуну на воду. Капитан проявлял больше сдержанности. Видно было как при мысли о том, что придется отказаться от попыток спасти людей с «Джейн», у него разрывается сердце.

В самом деле, если «Халбрейн» суждено вновь закачаться на волнах, то какую он отдаст команду в ответ на вопрос Джэма Уэста? «Курс на юг»? Нет. на этот раз его не поддержат не только новенькие, но и старая команда. Продолжить поиски в прежнем направлении, надеясь — безо всяких оснований — пройти из Атлантического океана прямиком в Индийский, — нет, подобной дерзости не мог себе позволить ни один мореплаватель. Если мы и достигнем в конце концов неведомого континента, то айсберги прижмут нас к берегу, обрекая на страшную зимовку…

Пытаться и в подобных условиях вырвать у Лена Гая согласие на продолжение плавания значило бы нарваться на верный отказ. Как можно предлагать такое, когда здравый смысл требует немедленно поворачивать на север, не задерживаясь в этих высоких широтах? Однако, решив не заговаривать об этом с капитаном, я не отказывался от намерения выведать настроение боцмана.

Чаще всего, покончив с делами, Харлигерли выбирал мою компанию, и мы мирно болтали, предаваясь воспоминаниям о проделанном пути. Как-то раз, забравшись на верхушку айсберга, мы по привычке изучали неизменно пустынный горизонт. Неожиданно боцман воскликнул:

— Кто бы мог подумать, когда «Халбрейн» отплывала с Кергеленов, что спустя шесть с половиной месяцев она окажется в этих широтах да еще на склоне ледяной горы!..

— Это тем более достойно сожаления, — отвечал я, — что, не случись этого несчастья, мы бы уже достигли цели и повернули назад.

— Не стану спорить. Но что вы имеете в виду, говоря о достигнутой цели? Что мы отыскали бы своих соотечественников?

— Возможно, боцман.

— Я в это ни чуточки не верю, мистер Джорлинг, пусть в этом и состояла главная и даже единственная цель путешествия но антарктическому океану…

— Единственная — да, но только в начале, — уточнил я. — Однако с тех пор, как метис открыл нам истину об Артуре Пиме…

— Значит, это не выходит у вас из головы, мистер Джорлинг, как и у нашего славного Дирка Петерса?

— Не выходит, Харлигерли. Надо же — чтобы столь невероятная случайность постигла нас на самом пороге удачи… Сесть на мель в тот самый момент, когда…

— Можете и дальше тешиться иллюзиями, мистер Джорлинг. Раз уж вы полагаете, что мы стояли на пороге удачи…

— Почему же нет?

— Нас подстерегла весьма любопытная мель! — вскричал боцман. — Воздушная, можно сказать…

— Что ж, несчастливое стечение обстоятельств, только и всего, Харлигерли…

— Несчастливое — с этим я согласен. Однако из всего этого можно хотя бы извлечь полезный урок.

— То есть?

— По-моему, он состоит в том, что человеку не следует забираться столь далеко в эти широты, ибо сам Создатель запрещает своим детям приближаться к земным полюсам!

— Тем не менее нас теперь отделяют от полюса какие-то шестьдесят миль..

— Согласен, мистер Джорлинг. Только что шестьдесят миль, что тысяча — все едино, раз у нас нет возможности их преодолеть. Если же нам не удастся спустить шхуну в море, то мы обречены на зимовку, которой не позавидуют и полярные медведи!

В ответ я только покачал головой. Боцман верно разобрался в моих чувствах.

— Знаете, о чем я чаще всего думаю, мистер Джорлинг? — спросил он.

— О чем, боцман?