— А ножки мне помассировать? — Она заговорила как ребенок, требующий любимую сказку.

Он опять переместился в изножье кровати, выдавил из тюбика немного бальзама и согрел его в ладонях.

Элспет со вздохом закрыла глаза.

— Мм, — протянула она через некоторое время и выгнула подъем. — Черт возьми, до чего приятно.

Вскоре Элспет задремала, а он еще долго сидел в раздумьях, не выпуская из рук ее скользкие ступни.

Тут Роберт открыл глаза. Спохватился, не уснул ли, часом, уж очень яркими были те воспоминания. «Где ты, Элспет? Наверное, ты осталась только у меня в голове». Роберт обвел взглядом ближайшие надгробья, которые опасно накренились. У одной могилы по обеим сторонам выросли деревья; они приподняли каменную плиту на дюйм-полтора над основанием, и теперь она буквально висела в воздухе. На глазах у Роберта из-под завесы плюща, обвившего удаленные от главной аллеи памятники, выскочила лисица. Она заметила его, на мгновение замерла, а потом исчезла в низких зарослях. До Роберта доносилась лисья перекличка — то поблизости, то на расстоянии, в кладбищенских дебрях. У лис наступил брачный сезон. День уходил. Роберт вымок до костей и продрог. Он стряхнул оцепенение.

— Спокойной ночи, Элспет.

Он и сам понял, что это глупость. Поднявшись со ступеньки, он направился в контору, ощущая себя подростком, который вдруг понял, что не сможет более молиться. Где бы ни находилась Элспет, тут ее не было.

Джулия и Валентина Пул любили вставать рано. Это не могло не вызывать удивления, поскольку, забросив учебу, они слонялись без дела и не стремились хоть чем-нибудь себя занять. Так что у них не было причин вскакивать чуть свет — эти ранние пташки не гонялись за червячками.

В ту февральскую субботу солнце не спешило подниматься в небо. Снег, выпавший за ночь покровом в добрых двенадцать дюймов, голубел в полумраке; вековые деревья по обеим сторонам Пембридж-роуд склоняли ветви под его тяжестью. Лейк-Форест еще спал. Желто-кирпичный, вытянутый в длину одноэтажный дом, где сестры-близнецы жили со своими родителями, укутался снежным одеялом. Не слышно было ни привычного шума транспорта, ни гомона птичьих стай, ни собачьего лая.

Джулия включила отопление, а Валентина взялась готовить горячий шоколад из пакетиков. Перейдя в гостиную, Джулия щелкнула телевизионным пультом. Когда Валентина вошла с подносом в руках, ее сестра стояла перед телевизором и переключала каналы, хотя и без того знала, что они будут смотреть. По субботам выбор программы даже не обсуждался. Близнецы обожали свое единодушие, при том что не могли его выносить долее одной минуты. Джулия задержалась на Си-эн-эн. В каком-то зале для совещаний президент Буш беседовал с Карлом Роувом.[12]

— Бомбы на вас нет, — фыркнула Валентина.

Двойняшки, не сговариваясь, показали «фак» президенту и его помощнику, и Джулия опять стала давить на кнопки, пока не нашла «Этот старый дом». Она прибавила звук, но в меру, чтобы не разбудить родителей. Валентина с Джулией в обнимку полулежали на диване; Джулия забросила ноги на колени сестре. Под бочок к Валентине пристроилась старая кошка Муки. Сестры укрылись шерстяным пледом, согрели руки о чашки с горячим шоколадом и стали смотреть телевизор, забыв обо всем на свете. По субботам показывали четыре передачи подряд из цикла «Этот старый дом».

— Кухонные поверхности — из мыльного камня, — отметила Джулия.

— Мм, угу, — пробормотала Валентина, как околдованная.

Люстра в гостиной не горела, свет исходил только от экрана и от окна в прихожей. При более ярком освещении комната резала глаз, потому что в ее отделке использовался ядовито-зеленый цвет в густо- красную клетку, да еще с символикой гольфа. Во всем доме интерьеры отличались агрессивностью. Мебель выбиралась либо непомерно пухлая, с обивкой из ситца, либо шершаво-металлическая с матовым стеклом, либо выкрашенная в такие цвета, которыми обычно именуют сорта мороженого. Эди, дизайнер по интерьерам, любила экспериментировать у себя дома, и Джек давно перестал с ней бороться. Близнецы считали, что у их матери самый плебейский вкус на всем свете. Видимо, такое суждение было не вполне справедливым: почти все дома в Лейк-Форесте смахивали на этот, хотя денег в них вбухали больше. Сестры любили сидеть в гостиной, потому что это была папина комната, в которой безвкусица выглядела даже иронично. Джек, вообще говоря, находил некоторое удовольствие в том, чтобы потакать своему семейству, но только не в ущерб собственному комфорту.

Близняшки выглядели здесь чужеродно. На самом деле они выглядели чужеродно всюду, где им доводилось бывать.

В эту зимнюю субботу им стукнуло двадцать. Джулия была старше на шесть (очень важных для нее) минут. Нетрудно было представить, как она отодвинула Валентину локтем, чтобы стать первой.

Сестры отличались невероятной бледностью и худобой — такая худоба составляет предмет девичьей зависти и материнской тревоги. В Джулии было пять футов и полтора дюйма росту. Валентина не доросла до нее на четверть дюйма. Им достались дивные, пышные, почти белые волосы, коротко подстриженные над ушами и обрамляющие лицо прозрачной паутинкой локонов — ни дать ни взять, одуванчики с невесомыми пушинками. Шеи у них были длинные, груди маленькие, животы плоские. У каждой выпирал позвоночник — прямой столбец подкожных бугорков вдоль всей спины. Сестер нередко принимали за двенадцатилетних заморышей — хоть снимай таких в телесериале про сирот Викторианской эпохи. Их большие серые глаза были посажены так широко, что на вид это граничило с косоглазием. На сердцевидных, трогательно курносых личиках выделялись идеально очерченные губы, за которыми прятались ровные зубки. У обеих была привычка кусать ногти. Обе не признавали татуировок. Валентина считала себя неуклюжей и завидовала потрясающей раскованности Джулии. Но в действительности Валентина отличалась особой хрупкостью, и это привлекало окружающих.

Была в этих сестрах какая-то трудноуловимая особинка. Рядом с ними людям становилось не по себе, а почему — никто не мог объяснить. Близнецы, похожие как две капли воды, представляли собой зеркальное отражение друг друга. Этой зеркальной соразмерностью была отмечена не только их внешность, но и каждая клеточка их тел. Маленькая родинка на правой щеке Джулии, возле самых губ, повторялась на левой щеке Валентины; Валентина была левшой, Джулия — праворукой. Каждая сама по себе не выделялась ничем сверхъестественным. Но рентгеновские снимки подтверждали чудо: если у Джулии внутренние органы были расположены как у всех, то у Валентины — наоборот. Сердце у нее находилось справа, его желудочки и камеры размещались в обратной последовательности. У Валентины был врожденный порок сердца, который потребовал хирургического вмешательства. Врачам пришлось воспользоваться зеркалом, чтобы видеть крошечное сердечко в привычном ракурсе. Помимо этого, Валентина страдала астмой, а у Джулии даже простуды случались крайне редко. Отпечатки пальцев Валентины почти полностью копировали рисунок кожи сестры в зеркальном отражении (даже у однояйцовых близнецов отпечатки всегда разнятся). Девушки до сих пор составляли единое целое — неделимое, но полное противоречий.

Сейчас двойняшки были предельно сосредоточены: они смотрели, как гигантский дом на берегу Атлантического океана покрывают свежей кровельной дранкой, чистят струей песка, красят. Мансардные окна подверглись реставрации, печную трубу сложили заново. Каминная ниша преобразилась.

Девушки были сами не свои до всякой старины. Их спальня выглядела как приблудная странница, которую из жалости взял к себе этот стандартный дом. В тринадцать лет близнецы содрали со стен вызывающе цветастые обои, отнесли кукол и мягкие игрушки на благотворительную распродажу и объявили, что устраивают у себя музей. В настоящее время главным экспонатом был старый вольер для птиц, где помещалось множество пластмассовых распятий, поставленных на вязанную крючком салфетку, которая прикрывала небольшой столик, полностью заклеенный стикерами с надписью «Hello Kitty».[13] В отделке их комнаты использовался только белый цвет. Такая спальня подошла бы