Это слово прозвучало неожиданно для них обоих. Роберт не без колебания кивнул. Потом решил подождать, не последует ли что-нибудь еще. Все трое неловко переминались с ноги на ногу, пока Роберт не кивнул вторично, прежде чем скрыться за дверью своей квартиры. Мартин решил, что высказался некстати. Марика подтолкнула его вверх по лестнице. На площадке второго этажа они замедлили шаг у квартиры Элспет. К ней была прикреплена скромная табличка с одной лишь фамилией: «НОБЛИН». Марика на ходу провела по ней пальцами. Точь-в-точь как надпись над входом в склеп. И ей подумалось, что от этого впечатления теперь будет не отделаться.

Роберт, сбросив туфли, рухнул на кровать в своей аскетической полутемной спальне — как был, в промокшем костюме шерстяного сукна. Глядя в потолок, он представлял себе квартиру Элспет, находившуюся этажом выше. Ее кухню с обилием теперь уже ненужных припасов; одежду, книги, стулья, в одночасье ставшие бесполезными; письменный стол, заваленный бумагами, которые ему предстояло разобрать. И вообще ему предстояла масса дел, но не сейчас.

Горечь утраты оказалась нестерпимой. Прежде ему не доводилось хоронить тех, кого он любил, — Элспет стала первой. Другие уходили, но не умирали. «Элспет?» Само имя ее опустело, будто бы отделилось от нее и закачалось на волнах памяти у него в голове. «Как мне без тебя прожить?» Вопрос лежал не в телесной плоскости: его тело продолжало существовать, как прежде. Ключевое слово здесь было «как»: прожить-то можно, только без Элспет жизнь лишилась вкуса, настроя и ритма. Приходилось заново учиться одиночеству.

Часы показывали всего-навсего четыре. Солнце шло к закату, спальня погружалась в сумерки. Он закрыл глаза, надеясь поспать. Через некоторое время стало ясно, что поспать не удастся; тогда он встал, обулся, поднялся по лестнице и отпер дверь Элспет. Слоняясь по квартире, он нигде не включал свет. У нее в спальне он снова разулся, снял пиджак, а после некоторого раздумья и всю остальную одежду. И забрался в постель Элспет — с той стороны, где привык спать. Очки положил, как всегда, на прикроватный столик. Принял излюбленную позу — свернулся калачиком — и постепенно расслабился, согрев простыни своим теплом. Так он и заснул в ожидании прихода Элспет.

Марика Уэллс де Грааф стояла в дверях спальни, которую на протяжении последних двадцати трех лет делила с Мартином. Держа в руке три письма, она раздумывала, куда бы положить первое. Чемоданы уже были выставлены на лестничную площадку, а поверх них лежало аккуратно сложенное желтое пальто- тренч. Пристроить бы куда-нибудь это письмо — и можно уходить.

Мартин был в душе. Плескался уже минут двадцать; значит, не выйдет еще битый час, даже если закончится горячая вода. Марика не собиралась выяснять, чем он там занимается. Из ванной доносилась его негромкая, оживленная скороговорка — можно подумать, там бубнило радио. «Говорит радиостанция „Дурдом“, — мысленно объявила Марика. — В эфире наши сумасшедшие, бешеные хиты».

Конверт следовало положить так, чтобы он бросался в глаза, но не сразу. Чтобы Мартин мог без проблем дотянуться, взять его в руки и вскрыть. Приходилось учитывать и то, что выбранное место будет навеки отравлено этим письмом и оттого сделается для Мартина запретной зоной.

Сомнения терзали ее не одну неделю, а решения все не было. Она даже подумывала отправить этот конверт почтой, но не хотела давать Мартину лишний повод для волнений — он ведь будет ждать ее с работы. «Хоть бы оно повисло в воздухе», — подумала Марика. Тут она улыбнулась своим мыслям и пошла за шкатулкой для рукоделия.

В кабинете Мартина, стоя у компьютера, Марика пыталась унять дрожь в руках, чтобы под ярко- желтым лучом настольной лампы вдеть нитку в иголку. У них в квартире была непроглядная темень. Все окна Мартин заклеил газетами, и о наступлении утра сообщала лишь тонкая полоска дневного света за слоем клейкой ленты. Справившись наконец с ниткой, Марика сделала пару быстрых стежков по краю конверта и взгромоздилась на кабинетный стул Мартина, чтобы скотчем прилепить свободный конец нити к потолку. Несмотря на свой высокий рост, она вынуждена была потянуться вверх; голова закружилась, колени ослабли, стул дрогнул посреди темной комнаты. «Вот будет номер, если я сейчас грохнусь и сломаю шею». Она представила, как лежит на полу с расколотым черепом, а сверху на ниточке болтается это письмо. Но в следующий миг вновь обрела равновесие и слезла со стула. Письмо действительно висело в воздухе над столом. Идеально. Убрав швейные принадлежности, она задвинула стул на место.

— Там на столе письмо для Тео — брось в почтовый ящик по пути на работу, сможешь?

— Конечно…

— Вот спасибо.

Марика чуть-чуть приоткрыла дверь. Из ванной ее обдало паром. Она помедлила.

— Мартин…

— Н-н-н?

У нее помутилось в голове.

— Tot ziens, Мартин, — выдавила она.

— Tot ziens, любовь моя. — Мартин пребывал в бодром расположении духа. — До вечера.

У нее навернулись слезы. Как во сне, она поплелась через спальню; в коридоре протиснулась сквозь нагромождение коробок, затянутых пленкой, шмыгнула в кабинет, чтобы забрать письмо Мартина к Тео, выскочила в прихожую — и ступила за порог. На площадке она смешалась, положив ладонь на круглую дверную ручку. В голову пришло непрошенное: «Здесь мы стояли бок о бок, и моя ладонь точно так же лежала на дверной ручке. Только ладонь была молодая; и вообще мы тогда были молоды. Лил дождь. Мы накупили еды и возвращались из магазина». Закрыв глаза, Марика прислушалась. Квартира была большая, и голос Мартина сюда не долетал. Оставив дверь приоткрытой (все равно ее никогда не запирали), Марика надела пальто и проверила часы. Она подхватила чемоданы и стала неуклюже спускаться по лестнице; на втором этаже покосилась на дверь Элспет, но не замедлила шаг. А дойдя до первого этажа, бросила одно из своих писем в почтовую корзину Роберта.

Толкнув калитку, Марика даже не обернулась на «Вотреверс». Она зашагала по тротуару, волоча за собой чемоданы. Январское утро выдалось промозглым; ночью шел дождь. Весь район Хайгейт-Вилледж будто законсервировался: казалось, с той поры, как она в восемьдесят первом приехала сюда молоденькой замужней женщиной, не прошло и суток. Все та же красная телефонная будка торчала на Озерной площади, только озера не было и в помине; впрочем, и раньше, сколько она знала эти места, здесь были только утрамбованные дорожки да несколько скамеек, на которых дремали пенсионеры. Старик-букинист, как всегда, не спускал глаз с группы экскурсантов, которые изучали его малопонятные карты и ветхие книжки. Трусивший через площадь рыжеватый лабрадор ловко увернулся от горластого мальчугана, едва научившегося ходить. Небольшие ресторанчики, химчистки, агентства недвижимости, аптека — все пустовало, будто по округе прокатилась взрывная волна, пощадившая только молодых мам с колясками. Когда Марика опускала в почтовый ящик письмо Мартина, а следом — свое, с точно таким же адресом на конверте, ей вспомнились долгие часы, когда она гуляла здесь с Тео. «Не иначе как доставят в один день», — подумала она.

На стоянке поджидало заказанное такси. Водитель погрузил чемоданы в багажник и сел за руль.

— Хитроу? — уточнил он.

— Совершенно верно, четвертый терминал, — ответила Марика.

Их путь лежал вниз по Норт-Хилл и дальше по Грейт-Норт-роуд.