Валентина держалась сзади: Джулия слышала ее затрудненное дыхание. Она протянула руку за спину, и Валентина ухватилась за нее, как за соломинку.

— Не дрейфь, Мышка, — сказала она.

Их несло в нужную сторону. Теперь двигаться стало полегче.

Валентине казалось, они тонут. Когда ее сдавливали со всех сторон, у нее перехватывало дыхание. Теперь она и думать не могла о поездке на метро. Ей хотелось только одного: выбраться из толпы. В нее впивались локти и рюкзаки. Где-то поблизости шумели машины и автобусы. Люди выражали неудовольствие себе и другим, но до Валентины все звуки доносились словно через стенку.

Толпа текла ко входу в метро. Джулия пробивалась вперед, Валентина — назад. Ладонь Валентины выскользнула из цепкой руки Джулии.

— Мышь!

Валентина потеряла равновесие и навалилась боком на прохожих. Веселый мужской голос воскликнул: «Эй, полегче! Тут девушка упала! Не напирайте!» — но это не возымело действия. Как будто в «яме» перед сценой на рок-концерте. Чьи-то руки подхватили Валентину и поставили в вертикальное положение. «Все нормально, птичка?» — спросил кто-то рядом. Она только мотала головой, не в силах выдавить ни звука. Джулия, скрытая от глаз, кричала ее по имени. Валентина пыталась отдышаться. Горло сдавил спазм; вдыхать приходилось очень медленно. Она едва передвигала ноги; толпа гнала ее вперед.

Джулии удалось выбраться; ее охватила паника.

— Валентина!

Ответа не было. Пришлось снова нырнуть в людской водоворот, но там удалось разглядеть только те лица, которые плыли рядом. «Огосподибожемой». Впереди мелькнули светлые волосы — Джулия устремилась в ту сторону. «Осторожно». Валентина тоже заметила Джулию и провела рукой по горлу: «Дышать не могу». Джулии удалось обхватить ее за туловище; она принялась расталкивать людей локтями.

— Пропустите! У человека приступ астмы!

Толпа расступалась с трудом. Никто не видел, что происходит. В конце концов двойняшки выбрались на тротуар Оксфорд-стрит.

Валентина, едва дыша, прислонилась к ярко освещенной витрине дешевого обувного магазинчика. Джулия порылась у нее в сумочке.

— Где у тебя ингалятор?

Валентина только покачала головой: «Не знаю». Вокруг них столпилась кучка сочувствующих.

— Вот, держите мой. — Длинноволосый паренек со скейтбордом под мышкой протягивал им аэрозольный тюбик.

Валентина подышала. Спазм слегка отпустил. Она кивнула подростку, а тот слегка выставил руку вперед, словно готовясь ее подхватить. Не спуская глаз с Валентины, Джулия сама начала глубоко дышать, показывая ей пример. Валентина еще несколько раз втянула спасительный спрей, прижала руку к груди и задышала свободнее.

— Спасибо, — с трудом выдавила она, возвращая ингалятор владельцу.

— Не за что, всегда пожалуйста.

Зеваки разошлись. Валентине хотелось спрятаться. Ей хотелось в тепло. Джулия сказала: «Сейчас такси поймаю» — и убежала. Минула, как показалось Валентине, целая вечность, пока до нее не донеслось: «Мышь! Сюда!» — и она с благодарностью втиснулась в теплую берлогу кеба. Рухнув на сиденье, Валентина высыпала содержимое сумочки на колени и, откопав ингалятор, сжала его в руке, как оружие. В ней нарастало отчаяние. «С ума сойти. Не могу же я до конца жизни оставаться Мышкой». Валентина покосилась на Джулию, которая равнодушно смотрела в окно на медленный поток транспорта. «Думаешь, я без тебя не проживу? Думаешь, не найду сил от тебя уйти?» Мимо проплывали незнакомые здания. Лондон оказался бескрайним и безжалостным. «А вдруг бы я умерла в этой давке?..» Интересно, как бы Джулия стала оправдываться по телефону перед родителями?

Джулия как почувствовала.

— Тебе получше?

— Угу.

— Надо будет врача вызвать.

— Угу.

В молчании они доехали до «Вотреверса».

— Давай залезем на этот сайт, хочешь? — предложила Джулия, как только они переступили порог.

— Да ну его, — бросила Валентина. — Не хочу.

Валентине и Джулии не давала покоя одна пустая полка в кабинете Элспет. Поскольку кабинет был забит до отказа всевозможными книгами, безделушками, канцелярскими принадлежностями и другими вещами, полезными и бесполезными, зияющая пустота этой единственной полки оставалась загадкой. Что- то ведь там хранилось. Но что? И кто забрал содержимое? Полка была двенадцати дюймов в высоту и восемнадцати дюймов в ширину. В книжном шкафу, ближайшем к письменному столу Элспет, это была третья полка снизу. В отличие от прочих, ее сравнительно недавно кто-то протер от пыли. Кстати, в столе был один запертый ящик, к которому они так и не смогли подобрать ключ.

Содержимое той полки перекочевало к Роберту вместе с другими вещами Элспет, которые он забрал из ее квартиры; все это хранилось в коробках, составленных у кровати. К содержимому коробок он не прикасался, если не считать джемпера и пары туфелек, которые нашли приют в одном из ящиков его собственного письменного стола. Время от времени он выдвигал этот ящик, любовно поглаживал ее вещи, а затем убирал их на место и возвращался к работе.

Коробки специально были поставлены так, чтобы кровать загораживала их от глаз, иначе он смотрел бы на них днями напролет. У него возникла мысль перетащить их в гостевую спальню, но это было бы не по-человечески. Ему еще предстояло изучить их содержимое. При жизни Элспет он горел желанием сунуть нос в ее дневники. Он хотел узнать все, выведать ее сокровенные тайны. Но потом долго не решался прикоснуться к этим записям, не говоря уже о том, чтобы перенести их к себе. Теперь они были под рукой, но он к ним не притрагивался. С ним остались воспоминания, и он не хотел их нарушать или опровергать. Как историк, он прекрасно знал, что любые документальные свидетельства обладают взрывной силой. Потому-то коробки, как шашки динамита, лежали в неприкосновенности у него в спальне, и Роберт заставлял себя не смотреть в их сторону.

Наступило 12 марта — хмурая, пасмурная суббота; в этот день Марике исполнялось пятьдесят четыре. Мартин проснулся в шесть часов и валялся в постели, мысленно разрываясь между счастливым предвкушением (она будет ждать поздравления и непременно ответит на его звонок) и тревожными сомнениями насчет уместности своего знака внимания (он составил для нее невероятно трудный кроссворд- криптограмму, в котором первая и последняя буквы каждой дефиниции складывались во множественные анаграммы ее полного имени, а решение сводилось к анаграмме строчки из стихотворения Джона Донна «Прощание: запретная грусть»[77]). Этот кроссворд вместе с подарком он загодя передал Роберту, который пообещал отправить его экспресс-почтой. Мартин решил выждать до двух часов дня, а уж потом сделать телефонный звонок. В Амстердаме это три часа: она как раз отобедает и будет пребывать в благодушном субботнем настроении. Он выбрался из постели и принялся за рутинные