внезапным уходом.

— Что его гложет? — спросила Кейт у Джессики.

Джессика покачала головой.

— У нашего Роберта никогда толком не узнаешь, — ответила она. — Возможно, это из-за Элспет.

Все согласились, что да, возможно, из-за Элспет. Они поднялись в горку, зашли в «Гейтхаус» и немного посудачили о Роберте, но вскоре эта тема себя исчерпала и разговор перешел к вещам более злободневным: какие странности наблюдались у сегодняшних экскурсантов и кто больше знает малоизвестных кладбищенских историй. Кейт предложила подбросить Джессику домой, и они единодушно решили, что с Робертом определенно не все в порядке и что причиной всему Элспет. Поставив на этом точку, они обсудили назначенные на понедельник похороны.

Роберт пришел домой и, прихватив стакан, бутылку виски и ключ от зеленой двери, вернулся на кладбище. Далеко он не пошел, а просто сел под стеной и налил себе виски. Так он просидел до темноты, безучастно глядя на вершину мавзолея Бира. Потом нетвердым шагом вернулся к себе и лег спать.

Шли дни, но ничего не происходило. Джулия с Валентиной пытались приручить кошечку, соблазняя ее вкусной едой и шариками из алюминиевой фольги, и подолгу беседовали с ней, пока она скептически глядела из-под стула. Когда близнецы уходили гулять или отправлялись в постель, Элспет с нею играла, радуясь хоть какой-то компании, даром что это был злобный белый котенок. Со временем дикарка успокоилась, и ее стали выпускать в другие комнаты. Изредка она разрешала себя погладить. К негодованию Элспет, острые коготки изодрали переплет «хогартовского» издания «К маяку» [76] и спинку кожаного дивана. Валентина была в восторге от успехов своей подопечной и ожидала, что вскоре наступит, как она сказала Джулии, «полное кошачье блаженство».

Роберта близнецы так и не увидели, хотя нередко слышали, как он принимает душ или смотрит телевизор. Он окопался у себя в квартире и корпел над главой, посвященной Хайгейтскому кладбищу как природному заповеднику. Правда, на кладбище он бывал ежедневно и записывал поучительные сведения о флоре и фауне, почерпнутые от Джессики и Молли. Они таскали его по аллеям, тыкали пальцами в скромные полевые цветы, которые упорно не желали расцветать, сыпали латинскими терминами, сокрушались над засильем сорняков, предавались воспоминаниям о былой ухоженности кладбища и умилялись при виде редких паучков. Теряясь от своего невежества, Роберт едва поспевал за своими престарелыми наставницами, когда те устремлялись в самые нехоженые уголки. Любой его осмысленный вопрос они встречали одобрительными улыбками. Благодаря этим изнурительным прогулкам он отвлекался от мыслей о двойняшках и даже стал лучше спать.

Джулия как-то заглянула к Мартину, но тот вежливо попросил ее зайти через недельку, отговорившись срочной работой. Закрыв за ней дверь, он тут же вернулся в ванную, где драил одну из кафельных плиток пола зубной щеткой с неразбавленным отбеливателем. До дня рождения Марики оставались считаные дни; Мартин ломал голову, как бы до нее дозвониться и на какой адрес отправить подарок. Этими раздумьями он терзался не первый день, но все без толку. Ответ могло подсказать только наведение чистоты.

Элспет прекратила — во всяком случае, на время — донимать близнецов и теперь держалась в стороне. Если тебя невзлюбили, зачем навязываться и доказывать, что ты есть, коль скоро девочки не скрывали своего скептического (Джулия) и враждебного (Валентина) отношения. Элспет замкнулась в себе, но не бросала своих упражнений и выжидала. От этого Валентина испытала внезапное чувство свободы. Роберт больше не ходил за ними по пятам, и на улице Валентина перестала ощущать страх преследования: она успокоилась и снова полюбила пешие прогулки.

Близнецы любили ходить по магазинам, но покупки делали редко. Элспет обеспечила их всем необходимым, и ее квартира стала для них не то местом археологических раскопок, не то шляпой фокусника: при желании там, казалось, можно было найти любую нужную вещь. Они жили тем, что осталось от жизни Элспет, как черные археологи на развалинах Трои.

Сегодня их путь лежал в «Харви Николс». Продавщицы мгновенно распознали в них праздных зевак и обслуживали еле-еле, но тем не менее близнецы с полным удовольствием перемерили все коллекции Прада и Стеллы Маккартни. В примерочной Валентина выворачивала каждую вещь наизнанку, изучая обработку швов и фактуру тканей. Джулия смотрела на нее и радовалась ее радости. У Валентины давно зрела одна задумка (даже не задумка, а потребность), и позднее, когда они поднялись в кафе, чтобы выпить чаю, она призналась Джулии:

— Хочу поступить в колледж «Сентрал Сент-Мартинс».

— В колледж? Это еще зачем?

— Чтобы выучиться на модельера. — Валентина попыталась изобразить самоуверенную улыбку, как будто преподносила сестре драгоценный подарок. — Там учился сам Александр Маккуин.

— Ха. А мне куда деваться?

— Не знаю.

Валентина помолчала. А про себя добавила: «И знать не хочу. Сама думай». Она сомневалась, что имеет право снять деньги с их счета без согласия Джулии. Консультацию мог дать мистер Рош. Ей не хотелось идти на конфликт, поэтому она предложила:

— Может, станешь моим менеджером?

Джулия надулась:

— Тоска смертная.

— Не хочешь — не надо.

Они замолчали, глядя в разные стороны. Под высокими потолками кафе сидели бесчисленные мамаши с колясками, мирно позвякивали столовые приборы, то тут, то там слышался женский смех. Валентина подумала, что наконец-то бросила перчатку — прямо так и представила: тяжелая рыцарская перчатка упала между ними на столик среди чайных принадлежностей. «Я всегда шла на попятный — хватит». Вслух она выговорила:

— Все равно рано или поздно придется что-то делать. Ты же обещала, что мы здесь пойдем учиться, как только обживемся.

Джулия испепелила ее взглядом, но ничего не ответила.

Официант принес счет. Джулия расплатилась.

— Вернемся домой — найдем в интернете Университет искусств, — сказала Валентина. — Наверняка и для тебя что-нибудь подберем.

Джулия пожала плечами. Они молча прошли через магазин и оказались на тротуаре Найтсбриджа. Валентине казалось, метро будет сразу налево, но Джулия стремительно зашагала направо. Они приблизились к станции «Гайд-парк корнер». Валентина сказала: «Вот же метро», но Джулия пропустила это мимо ушей. Они пересекли Мейфэр и стали плутать немыслимыми зигзагами — Джулия впереди, Валентина, едва поспевая, сзади. Валентина знала: так будет продолжаться до тех пор, покуда Джулия не соизволит заговорить, а до этого они будут нестись наобум, как угорелые.

В час пик улицы были запружены. Погода стояла ясная, хотя и прохладная. Валентина узнавала какие-то магазины, площади, названия улиц, но у нее в голове не было ни карты Лондона, ни каких-либо ориентиров — в отличие от Джулии, она не делала зарубок на память. На Валентину накатил страх. Ей захотелось улизнуть и сесть в метро на первой попавшейся станции — в центре Лондона они попадаются на каждом шагу. «Надо ее бросить и ехать к дому». На такую меру — повернуться к Джулии спиной в разгар ссоры — Валентина не отваживалась ни разу в жизни. От мысли, что ей придется ехать на метро одной, Валентина содрогнулась: она никогда не заходила в подземку без Джулии.

Тут ей на глаза попалась знакомая красно-бело-синяя вывеска: «Оксфорд-серкус».

Перейдя Риджент-стрит, близнецы угодили в давку перед входом в метро. Толпа бурлила водоворотами, и поначалу близнецы пытались бороться с течением. Джулию поразили каменные лица: как будто эти люди ежедневно давились на этом самом месте в половине седьмого; очевидно, так оно и было.