– Кажется, это к удаче, так?

– Может, но лучше переодень нормально, прежде чем пойдешь наверх.

Я ныряю обратно в кладовку и переодеваю рубашку. Потом бегу наверх. Мама и Дженис стоят в коридоре перед моей дверью. У Дженис в руках большая сумка с косметикой и другими пыточными орудиями.

– Вот ты где. Я уже начала волноваться. – Мама ведет меня в мою комнату, Дженис идет следом. – Мне нужно кое-что сказать на кухне.

Она почти заламывает руки, уходя. Я поворачиваюсь к Дженис, которая критично меня рассматривает:

– У тебя все волосы мокрые и спутанные. Причешись, а я пока все приготовлю.

Она начинает вынимать миллионы тюбиков и бутылочек из сумки и расставлять их на туалетном столике.

– Дженис. – Я даю ей репродукцию из Уффици. – Ты можешь вот такое сделать?

Мне всегда нравилась эта маленькая Изабелла Медичи, с волосами, похожими на мои; у нее было много косичек, и жемчужины блестели в великолепной гриве золотистых волос. Художник, Аньоло Бронзино, тоже, наверно, ее любил. Как ее можно было не любить?

Дженис задумывается.

– Это не то, на что рассчитывает твоя мама.

– Угу. Но это моя свадьба. И мои волосы. И я хорошо заплачу тебе, если сделаешь по-моему.

– У меня не хватит времени на макияж, если мы будем делать это; все эти косички займут уйму времени.

Аллилуйя!

– Хорошо. Макияж я себе сама сделаю.

– Что ж, тогда давай. Просто расчеши волосы, и мы начнем.

Я начинаю распутывать узлы. Мне это начинает нравиться. Передавая волосы в тонкие коричневые руки Дженис, я раздумываю, что сейчас делает Генри.

ГЕНРИ: Смокинг и все полагающиеся детали разложены на кровати. Я в этой комнате себе всю задницу отморожу. Вынимаю мокрую одежду из ванны и бросаю в раковину. Эта ванная такая же большая, как спальня. На полу ковер в безжалостном псевдовикторианском стиле. Ванна представляет собой чудовище на когтистых лапах в окружении различных банок и стопок полотенец, комода и большой репродукции «Пробуждающейся совести» Ханта[73] в раме. Подоконник находится шестью дюймами выше пола, на окне белые прозрачные муслиновые занавески, через которые я вижу Мейпл-стрит во всем ее голом, мертвом великолепии. Бежевый «линкольн-континентал» медленно едет по улице. Я пускаю горячую воду в ванну, которая так велика, что я устаю ждать, пока она наберется. Сажусь в воду. Развлекаюсь душевыми принадлежностями в европейском стиле, снимаю колпачки с десятков шампуней, гелей для душа и кондиционеров для волос, и все нюхаю; к пятому пузырьку у меня начинает болеть голова. Я напеваю «Желтую подводную лодку». В радиусе четырех футов все мокрое.

КЛЭР: Дженис отпускает меня, и ко мне устремляются мама и Этта.

– О Клэр, – говорит Этта, – как красиво!

– Но это не та прическа, которую мы выбрали, – говорит мама, отчитывает Дженис и платит ей. Я даю Дженис чаевые, пока мама не видит. Мы договорились, что оденусь я в церкви, поэтому меня сажают в машину и мы едем к Сент-Бейзил.

ГЕНРИ: Я иду по магистрали 12, в двух милях от Саут-Хейвена. Нечеловечески плохая погода. Осень, дождь льет как из ведра, холодно и ветрено. На мне ничего нет, кроме джинсов, я босиком и промок до костей. Понятия не имею, в каком времени я очутился. Я иду к Медоуларк-Хаузу, надеясь просохнуть в читальном зале и, может, съесть что-нибудь. У меня нет денег, но когда я вижу розовую неоновую рекламу: «Бензин по сниженной цене», я сворачиваю туда. Захожу на заправку и на секунду останавливаюсь, стряхивая потоки воды на линолеум и переводя дыхание.

– Хороший денек для прогулки, – говорит пожилой мужчина за прилавком.

– Да уж.

– Машина сломалась?

– Что? А, нет.

Он получше присматривается ко мне, отмечает босые ноги, одежду не по сезону. Я замираю, изображая смущение:

– Подружка вышвырнула меня из дома.

Он отвечает что-то, но я не слышу. Я смотрю на «Саут-Хейвен Дейли». Сегодня 23 октября 1993 года, суббота. День нашей свадьбы. Часы над сигаретным прилавком показывают час десять.

– Пора бежать, – говорю я старику и исчезаю.

КЛЭР: Я стою в своей бывшей классной комнате в свадебном платье. Оно цвета слоновой кости, шелковое, все в кружевах и жемчужинах. Платье плотно облегает тело и руки, но юбка огромная, в четыре длины, со шлейфом. Целых двадцать ярдов ткани. Я могла бы спрятать под ним с десяток карликов. Я чувствую себя похожей на пузырь, но мама суетится вокруг, фотографирует и пытается заставить меня накраситься поярче. Алисия, Кларисса, Хелен и Рут, все собрались вокруг в одинаковых зеленых вельветовых платьях подружек невесты. Поскольку Кларисса и Рут довольно невысокие, а Алисия и Хелен длинные, они выглядят как странным образом подобранные герлскауты, но мы решили не говорить об этом при маме. Они сравнивают узоры на туфлях и спорят насчет того, кто должен поймать букет невесты. Хелен говорит:

– Кларисса, ты уже обручена, тебе не нужно даже пытаться его поймать.