– Спасибо.

Не знаю, говорит ли она это мне или Богу. Это неважно.

– Спасибо, – повторяет она, глядя на меня, говоря это мне, и я чувствую себя ангелом в извращенной версии Благовещения.

Я наклоняюсь и целую ее; чувствую, как в ней бушуют облегчение, радость, уверенность. Вспоминаю маленькую лохматую голову, торчащую у Клэр между ног, и наслаждаюсь, потому что этот момент творит чудеса. Спасибо. Спасибо.

– Ты знал? – спрашивает Клэр.

– Нет.

Она выглядит разочарованной.

– Я не только не знал, но я еще делал все возможное, чтобы ты больше не забеременела.

– Класс, – смеется Клэр. – Значит, что бы ни случилось, я просто должна молчать и ждать?

– Да.

Клэр улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ. Просто ждать.

КЛЭР: Я сижу за кухонным столом с «Чикаго трибьюн» в руках и наблюдаю, как Генри распаковывает покупки. Коричневые бумажные пакеты ровно расставлены на стойке, и Генри, как волшебник, достает кетчуп, курицу, сыр. Я жду кролика и шелковых платочков. Вместо этого появляются грибы, черные бобы, соус, салат-латук, ананас, снятое молоко, кофе, майонез, яйца, лезвия, дезодорант, яблоки «Грэнни Смит», сливки, рогалики, креветки, морковь, презервативы, сладкий картофель… Презервативы? Я встаю, подхожу к стойке, беру синюю упаковку и трясу у Генри перед носом.

– У тебя что, другая женщина?

Он вызывающе смотрит на меня, копаясь в холодильнике.

– Нет, у меня было видение. Я стоял у прилавка с зубной пастой, когда это случилось. Хочешь послушать?

– Нет.

Генри встает и поворачивается ко мне. Выражение лица у него тоскующее.

– Ну, в любом случае послушай: мы не можем продолжать пытаться завести ребенка.

Предатель.

– Мы же договорились…

– …продолжать пытаться. Думаю, пяти выкидышей достаточно. Думаю, мы просто устали.

– Нет. То есть почему не попробовать еще?

Я пытаюсь изгнать из голоса умоляющие нотки, проглотить гнев, который поднимается у меня изнутри и примешивается к интонации.

Генри обходит стойку, становится напротив меня, но не дотрагивается, зная, что дотрагиваться нельзя.

– Клэр, в следующий раз выкидыш убьет тебя, и я не собираюсь продолжать, если в результате ты умрешь. Пять беременностей… Я знаю, что ты хочешь попробовать еще, но я не могу. Я так больше не могу, Клэр. Прости.

Я подхожу к задней двери и становлюсь на солнце, у кустов малины. Наши дети, мертвые и завернутые в шелковую бумагу гампи, уложенные в крошечные деревянные коробочки, в это время дня в тени, у роз. Я чувствую жар солнца на своей коже и дрожу за них, лежащих глубоко в земле, мерзнущих в разгар июльского дня. «Помоги, – говорю я мысленно нашему будущему ребенку. – Он не знает, и я не могу сказать. Появляйся поскорее».

ГЕНРИ: Сейчас восемь сорок пять, утро пятницы, и я сижу в приемной доктора Роберта Гонсалеса. Клэр не знает, что я здесь. Я решил сделать стерилизацию.

Кабинет доктора Гонсалеса находится на Шеридан-роуд, рядом с Дайверси, в шикарном медицинском центре сразу за Линкольн-Парк. Приемная здесь раскрашена в коричневые и болотные цвета, много панелей и гравюр победителей дерби 1880-х годов. Очень по-мужски. Я чувствую себя так, как будто на мне смокинг, а между зубов зажата сигара. Мне нужно выпить.

Милая женщина в центре планирования семьи уверила меня успокаивающим, поставленным голосом, что будет совсем не больно. Рядом со мной сидят пятеро ее парней. Интересно, у них триппер или простатит? Может, некоторые, так же как и я, сидят и ждут окончания карьеры потенциальных папаш. Я чувствую определенную солидарность с этими неизвестными, со всеми нами, кто сидит в этой коричневой деревянно-кожаной комнате серым утром и ждет, когда можно будет зайти в кабинет врача и снять штаны. Тут очень пожилой мужчина, который облокотился на руки, сложенные на трости, глаза закрыты за толстыми линзами очков, увеличивающими его веки. Возможно, этот здесь по другому вопросу. Паренек, листающий древний номер «Эсквайра», выражает полнейшее равнодушие. Закрываю глаза и представляю себе, что я в баре, и барменша стоит ко мне спиной, смешивая добрый односолодовый скотч с небольшим количеством прохладной воды. Возможно, это английский паб. Да, кажется, обстановка подходит. Мужчина, сидящий слева от меня, кашляет глубоким легочным кашлем, и, когда я открываю глаза, я снова сижу в приемной врача. Я бросаю взгляд на часы сидящего справа парня. У него огромные спортивные часы, которые можно использовать как секундомер или для вызова материнского корабля с орбиты. Девять пятьдесят восемь. Мое время через две минуты. Однако доктор задерживается. Секретарь вызывает: «Мистер Листон», и подросток резко поднимается и проходит через тяжелую дверь в кабинет. Остальные тайком переглядываются, как будто мы в метро и нам пытаются продать «Стрит-вайз».