Князь Карл Ауэрсперг. Весной 1950 года на зональном КПП в Зиммеринге нашими контролерами был задержан торговец антикварными товарами Карл Ауэрсперг. Он со своей подругой ехал на собственной автомашине из Клагенфурта в Вену и вез партию старинных картин, которые вместе с автомобилем были у него до выяснения вопроса конфискованы. Мне, как представителю Центральной советской комендатуры, пришлось выехать на место для разбирательства этого дела. Задержанный, бывший офицер вермахта, отпрыск древнейшей дворянской фамилии в Австрии, был в отчаянии. От замков и славы предков остались только одни воспоминания да громкие наименования улиц, площадей и принадлежащих уже государству дворцов в Вене. Князь выглядел как обычный шофер. Одетый в «традиционные», неимоверно засаленные замшевые шорты и зеленую куртку, с мозолистыми руками, он вызывал сомнение в своем аристократическом происхождении. Но документы подтверждали, что он действительно принц Ауэрсперг. Оказалось, что на многочисленных потомков некогда второй после Габсбургов фамилии в Австрии остался к нашим дням всего один замок в провинции Зальцбург, который ничего, кроме убытков, не приносил. Прежде чем сколотить деньги на автомашину, князь долгое время отказывал себе во всем, залез в долги к ростовщикам, одно время даже работал в ресторане «Сплендид» официантом, что сделало широкую рекламу этому заведению. В последующем, как знаток живописи, Карл занялся спекуляцией картинами.
Автомобиль для него являлся источником существования, т.к. давал возможность посещать отдаленные поместья, замки, ездить в Италию. Я предложил князю поступить на службу в УСИА. Подумав, он отказался, заявив, что наши принципы ведения хозяйства и администрирования ему незнакомы и он может непроизвольно допустить упущения по работе, которые нашей стороной будут обязательно расценены, с учетом его происхождения, как преднамеренные со всеми неприятными для него последствиями. У коммунистов для князя будет каждая вина — виновата. Тогда как в своем мире его титул продолжает давать ему преимущества и льготы, хотя и маленькие. В качестве примера он привел инцидент с английским офицером, арестовавшим его после войны как бывшего гитлеровского офицера, но немедля отпустившим на свободу, увидев, что он представитель известной во всей Европе фамилии. «Для русского офицера дворянский титул, очевидно, был бы отягчающим обстоятельством, — заявил он, — и трудно сказать, не привел бы он меня прямо в Сибирь».
Интересно, что князь положительно и весьма объективно оценивая русских людей, поскольку во время войны ему приходилось с ними сталкиваться не только на поле боя.
Мои попытки убедить Карла, что в Советском Союзе сейчас на происхождение не смотрят, а оценивают человека по его деловым качествам, пример с графом Львом Толстым ни к чему не привели. «К сожалению, я не Толстой, — ответил он, — и пытаюсь пробивать себе дорогу в жизнь в своем обществе».
Поскольку задержание князя было фактически незаконным, я приказал вернуть ему его собственность, и мы распрощались друзьями. В последующем до отъезда я неоднократно встречался с ним, и он охотно выполнял некоторые наши простые поручения при поездках на Запад.
Австрийский директор одного из крупных поместий УСИА в Нижней Австрии Отто К. пригласил нас однажды в выходной день съездить к его отцу и матери, работавшим в имении одного из отпрысков графа Эстерхази. К удивлению, мы узнали, что старики, почти в семьдесят лет, работают в имении батраками. Жили они в деревне в типичном крестьянском доме, построенном на столетия, имели небольшой виноградник, но основным средством существования стариков была работа на скотном дворе графа, у которого они начали служб у почти с детства.
Старики были типичными представителями беднейшего австрийского крестьянства — темного, несмотря на высокий уровень цивилизации, не размышляющего над политическими проблемами, но по- мужицки умными и хитрыми. Они отлично управлялись с механизмами на ферме, но искренне считали, что самый высший расцвет в их стране был… при его величестве Франце-Иосифе. Они искренне опасались, что мы в Австрии установим колхозный строй, хотя обобщать у них практически было нечего. На мой вопрос, почему старики не переедут к сыну, они в один голос заявили, что, вероятнее всего, их ученому директору — сыну придется переезжать к ним, т.к. после ухода русских он останется без куска хлеба.
Печально, но эти малограмотные крестьяне оказались правы. Многие австрийцы, сотрудничавшие с советской администрацией, оказались после вывода из страны наших войск в весьма тяжелом положении, т.к. местная реакция бойкотировала их, третировала как коллаборантов, изменников, агентов русских, служивших им в период десятилетней оккупации. Некоторые особенно активные наши друзья из числа коммунистов, такие как Иоганн Штайнер, Хофер и др., были даже репрессированы.
Так малограмотный австрийский крестьянин предугадывал развитие событий, неизвестных в ту пору многим вершителям судеб в правящих сферах.
За поведением русских тщательно следили не только враги, но и друзья. Во время майских праздников 1949 года группа советских граждан отправилась в автомобильную прогулку на Каленберг. Среди них был руководящий работник Нефтеуправления М., выехавший на служебной автомашине с шофером-австрийцем. Я управлял автомобилем сам. По прибытии к месту отдыха группа пошла в ресторан, а я разговорился с водителем-австрийцем, который принял меня за коллегу. Сколько же нелестных, но справедливых упреков в адрес своего шефа он высказал. Шофер был членом КПА, и ему было непонятно, почему в личном поведении его советский товарищ ведет себя так же, как австрийский хозяин. М. никогда не интересовался настроениями, семьей, личной жизнью своего подчиненного. И в это увеселительное путешествие он взял его, не узнав, что у него болеет жена, не на кого оставить детей, весьма тяжело с деньгами.
Шофер удивлялся, как можно допускать такое безразличие к единомышленнику, рабочему человеку, коммунисту, гражданину самого демократического государства. А ведь М. был неплохим по натуре человеком, но черты черствости, известного высокомерия, метко подчеркнутые австрийцем, неминуемо переносились последним на весь наш народ, его армию, узнать которых другим путем ему не представлялось возможным.
На Центральное кладбище г.Вены во 2-м районе часто ходили советские граждане, т.к. там, помимо могил знаменитых композиторов Бетховена, Моцарта, Шуберта, Брамса, Легара, Кальмана, Штрауса, Зупе и других, имелся мемориал на братских могилах многих тысяч наших солдат и офицеров, павших в боях за Вену. В 1949 году во время одного из посещений кладбища, читая знакомые русские фамилии, высеченные на надгробиях наших ребят, лежащих вдали от Родины, я заметил девушку, сажавшую цветы на могиле младшего лейтенанта Хруцкого, погибшего в 1946 году. На мой вопрос австрийке, кто был для нее покойный, она спокойно ответила: «Близкий друг и редкий по душевным качествам человек». Девушка, оказавшаяся работницей одной из картонажных фабрик Эльфридой Волец, рассказала историю своей короткой любви к русскому лейтенанту, квартировавшему у них в доме по окончании войны, когда ей было 16 лет. Семья Волец буквально голодала, и русский бескорыстно делился с нею своим пайком, помогал отремонтировать поврежденный бомбежкой домик. Девушка полюбила лейтенанта. В 1946 году ее любимый погиб во время автомобильной катастрофы. Каждое воскресенье летом Эльфи на протяжении всех трех лет ездила на могилу друга, забыть которого она не могла. Действительно любовь интернациональна, и запретить ее было крайне трудно даже самыми строгими инструкциями.
Бывали и комичные моменты. Солдата комендатуры 4-го района застала со своей дочерью ее мать уборщица этой же комендатуры. Девушка, испугавшись матери, заявила, что солдат пытался ее изнасиловать. Началось следствие. Узнав, что солдату грозит многолетнее тюремное заключение, она со слезами на глазах убеждала следователя, что любит «преступника», и дала письменное подтверждение своей добровольной с ним связи. Вместо трибунала солдат был лишь срочно отправлен для продолжения дальнейшей службы на родину.
Молоденькая девушка, задержанная австрийским полицейским за связь с советским солдатом (такой приказ полиции действительно имел силу в советской зоне), была доставлена в комендатуру 10-го района. При выяснении у нее фамилии и имени солдата, который успел бежать, поскольку полицейский не был правомочен задерживать его как представителя оккупационной державы, девушка проявила такую стойкость, что угрозы самых строгих репрессий не вынудили ее выдать своего друга, хотя, по ее словам, она была с ним связана около года.
Так и не удалось дотошным властям выявить «преступника» и пресечь опасные контакты. Девушку, после нескольких недель пребывания в КПЗ и проверки, вынуждены были освободить, и надо полагать, что пропагандистом австро-советской дружбы она не стала. А таких «преступниц» было весьма много, и
