— Да не так уж у тебя все было запущено. А его подружку видела? Красотка, да? Такая утонченная. — Миффи повернулась, чтобы услышать ответ, но, к своему удивлению, обнаружила, что Эмма ушла.

Гости собрались у шатра, взволнованно разглядывая план рассадки, будто то были результаты выпускных экзаменов. Декстер и Эмма нашли друг друга в толпе.

— Я за пятым столиком, — сказал Декстер.

— Я за двадцать четвертым, — сообщила Эмма. — Пятый столик рядом с невестой. А двадцать четвертый — с биотуалетами.

— Не принимай на свой счет.

— Что на горячее?

— По слухам, лососина.

— Лососина. Лососина, лососина, лососина. Я уже столько лосося съела на этих свадьбах, что дважды в год так и хочется поплыть на нерест.

— Приходи за пятый столик. Подменим чью-нибудь карточку.

— Жульничать с планом рассадки? За это полагается смертная казнь. Видел гильотину на заднем дворе?

Декстер рассмеялся:

— Тогда потом поговорим?

— Приходи и найди меня.

— Или ты меня.

— Нет, лучше ты.

— Нет, ты.

Как будто в наказание за старые грехи, Эмму посадили между престарелой тетушкой жениха и его дядей из Новой Зеландии. Три часа она вынуждена была слушать бесконечно повторяемые фразы «Какие у вас там красивые пейзажи» и «Великолепный уровень жизни». Время от времени ее внимание привлекал очередной взрыв смеха, раздававшийся за пятым столиком, где сидели Декстер с Сильви, Кэллум и его подруга Луиса, — столиком для самых популярных гостей. Эмма налила себе очередной бокал вина и снова спросила своего соседа о прекрасных пейзажах и великолепном уровне жизни. Вот киты, например; когда- нибудь он видел живых китов, спросила она и с завистью покосилась на пятый столик.

Тем временем сидевший за пятым столиком Декстер с завистью косился на столик номер двадцать четыре. Сильви придумала новую игру: каждый раз, когда Декстер тянулся за бутылкой, она накрывала ладонью его бокал, превратив тем самым долгий ужин в суровую проверку рефлексов. «Не налегай», — шептала она Декстеру в ухо каждый раз, когда он зарабатывал штрафные очки, и он уверял ее, что ни в коем случае не будет. Но в результате ему стало скучно, и он все больше завидовал раздражающей самоуверенности Кэллума. Он смотрел на Эмму за двадцать четвертым столиком, которая вела серьезный и вежливый разговор с загорелой пожилой парой. Декстер заметил, как внимательно Эмма слушает, коснувшись рукой плеча пожилого мужчины, смеясь его шуткам; вот она фотографирует одноразовым фотоаппаратом своих соседей, наклоняется, чтобы те попали в кадр… Декстер обратил внимание на синее платье Эммы — десять лет назад она бы в жизни ничего подобного не надела — и также заметил, что у нее сзади молния расстегнулась дюйма на три и подол поднялся кверху. Всё это напомнило ему мимолетную, но по-прежнему яркую картину: Эмма в своей эдинбургской спальне на Рэнкеллор-стрит; утренний свет сочится сквозь шторы; низкая односпальная кровать, задранная юбка, руки за головой. Что же с тех пор изменилось? Вроде не так уж много. Когда она смеялась, вокруг ее губ все так же образовывались морщинки, только сейчас они стали чуть заметнее. Под глазами у нее до сих пор были маленькие припухлости, и она смеялась, крепко сжав губы, точно хранила секрет. Во многом она стала более привлекательной, чем в двадцать два. Прежде всего потому, что больше не стриглась сама, избавилась от библиотечной бледности, стеснительного и угрюмого вида. Что бы он почувствовал, если бы сейчас увидел это лицо впервые? Если бы его посадили за двадцать четвертый столик, он бы сел на свое место и представился? Из всех людей, присутствующих на свадьбе, ему хочется говорить только с Эммой. Он поднял бокал, намереваясь встать и подойти к ней.

Но кто-то постучал ножом по бокалу. Очередные тосты. По традиции, пьяный отец невесты угрюмо насупился, пьяный друг жениха рассказал несмешной анекдот, совершенно забыв о невесте. С каждым бокалом красного вина Эмма чувствовала, как силы ее покидают, и уже подумывала, не удалиться ли в гостевую комнату в главном особняке, где ее ждали чистый белый халат и копия антикварного ложа с пологом. Там наверняка есть навороченная душевая кабина из тех, по каким в последнее время все с ума сходят, и слишком много полотенец для одного. И словно помогая ей принять решение, музыканты принялись настраивать инструменты; бас-гитарист заиграл соло из песни «Another One Bites The Dust» группы Queen, и Эмма решила, что пора уходить: пора забрать свой кусочек свадебного торта в сшитом на заказ бархатном мешочке со шнурком, подняться в комнату и проспать всю свадьбу.

— Извините, мы случайно не знакомы?

Кто-то положил руку ей на плечо; знакомый голос. За ее спиной сидел Декстер, пьяно улыбался и держал в руках бутылку шампанского.

Эмма подставила бокал:

— Вполне возможно.

Под восторженные крики гостей музыканты заиграли, и все внимание переместилось на танцпол, где Малькольм и Тилли отплясывали рок-н-ролл под свою «особую» песню, «Девушка с карими глазами»[48], подергивая ногами и выставив вверх большие пальцы рук.

— Боже! И с каких пор наши ровесники стали танцевать, как старперы?

— Говори за себя, — сказал Декстер, пододвигая стул.

— А ты разве умеешь танцевать?

— А ты разве не помнишь?

Эмма покачала головой:

— Я имею в виду не танцы на барной стойке, когда вокруг все свистят, а ты срываешь рубашку. Я говорю про настоящие танцы.

— Умею, конечно. — Он взял ее за руку. — Хочешь, покажу?

— Давай потом.

Им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Декстер встал и потянул ее за руку:

— Давай слиняем куда-нибудь. Только я и ты.

— Куда?

— Не знаю. Говорят, здесь есть какой-то лабиринт.

— Лабиринт? — Помедлив немного, она встала. — Что же ты сразу не сказал?

Взяв бутылку и два бокала, они незаметно выскользнули из шатра в ночь. Было еще тепло, и в чернильном летнем воздухе над головой носились летучие мыши. Эмма и Декстер шли к лабиринту по розовому саду, держась за руки.

— И каково это, — спросила она, — видеть свою бывшую пассию в объятиях другого мужчины?

— Тилли Киллик не моя бывшая пассия.

— Ох, Декстер… — Эмма медленно покачала головой. — Ты неисправим.

— Не понимаю, о чем ты.

— Это случилось, дай-ка подумать… в декабре тысяча девятьсот девяносто второго года, в той квартире в Клэптоне. Там, где всегда пахло жареным луком.

Декстер поморщился:

— И как ты узнала?

— Ну, когда я уходила в универмаг, вы делали друг другу массаж ног, используя мое лучшее оливковое масло. А когда вернулась из универмага, Тилли плакала, а на моем лучшем ковре, на диване, кухонном столе и половине стены были жирные отметины от лап. Внимательно изучив улики, я пришла к такому выводу. А еще ты оставил свое приспособление для предупреждения беременности на крышке