и смешной. Ей следовало бы тайком выбираться из дома ради встречи с богатым любовником, который танцевал бы с ней, шептал на ушко всякие глупости, угощал ее бифштексом, а потом… потом… Что потом?
— Не знаю, что это за «потом» такое, — сказала Агата, — но когда оно случится, я его опознаю. И это «потом» явно не включает в себя ожидание трамвая, который должен отвезти меня в гости к сумасшедшей старухе, с которой я до сегодняшнего утра и словом не перемолвилась.
Она начала пританцовывать на месте, изображая каблуками что-то вроде чечетки.
— Десять минут. Десять минут! Даю им десять минут. И если трамвай не приедет, когда я досчитаю до ста, я пойду домой! — И она начала считать, по-прежнему пританцовывая. — Один слон, два слона, три слона…
К тому моменту, когда слонов набралось сто шестьдесят три, на перекрестке показался трамвай, пронзающий сумерки лучом своей единственной фары. Громыхая, он подкатил к остановке и застыл на месте, ожидая, пока Агата подберет свою юбку и поднимется по ступенькам.
Весь трамвай был в ее распоряжении. Она села, чопорно сдвинув колени и поставив на них сумочку. Подошел кондуктор.
— Куда едем, милашка? — сказал он, и Агате это ужасно не понравилось. Она так и знала, что он скажет что-нибудь в этом роде.
Почему бы ему просто не сказать: «Добрый вечер, до какой остановки едете?» или «Да, сударыня?» — вежливо и просто. Но нет, ему обязательно нужно ляпнуть «Куда едем, милашка?» — словно он ожидает, что эта пошлость, произнесенная в пустом трамвае, внезапно разожжет в ней огонь желания и заставит сорвать с себя все одежды. Она холодно посмотрела на него и произнесла:
— До Замковой улицы, пожалуйста, — подчеркнув интонацией последнее слово.
— Это будет… — начал кондуктор, но Агата прервала его на полуслове, с ловкостью иллюзиониста вложив в его ладонь пригоршню монет.
— Думаю, этого хватит, — твердо сказала она.
Кондуктор вручил ей маленький зеленый билетик и удалился на заднюю площадку. Он смотрел на нее оттуда, ухватившись одной рукой за вертикальный поручень у двери и раскачиваясь туда-сюда.
Отвращение Агаты не знало пределов. Она отказалась удостоить кондуктора даже одним- единственным взглядом, но и в окно смотреть было не интересно: в темноте виднелись лишь смутные силуэты деревьев, в ветвях которых утром резвились птички. Поэтому Агата стала следить за бегущей строкой под потолком.
Устал, все болит, бодрости нет?
Пилюли «Пепто» — вот наш совет!
И картинка: старичок выпрыгивает из кресла-каталки и делает «колесо» на полу. Решительно отброшенная палка улетает прочь. «Ну и глупо, — подумала Агата. — Просто глупо. Зачем человеку в кресле-каталке палка? Я хочу сказать, если тебя все время возят в кресле, какой смысл таскать с собой палку? Интересно, как там котенок. А если он написает на постель? Милый сюрприз будет для Стопака».
А потом она подумала: «Это будет первое влажное пятно на постели за долгое время» — но сделала вид, будто ничего такого не подумала, потому что это была грубая и отвратительная мысль.
Палаццо Кинема. Смена репертуара каждый четверг.
Двойные сеансы и еженедельный киножурнал.
Телефон: 27–27
«Ну вот, это хотя бы по-деловому. Все изложено четко и ясно. Сто лет не была в кино. Что, если…»
Пользуйтесь кремом для обуви «Эфиоп» — и ваши ботинки будут черными, как эфиоп!
«А это как-то нехорошо. Мне бы, например, не хотелось, чтобы какая-нибудь милая африканка, сидя в эфиопском трамвае, размышляла, сделает ли чистящее средство „Дот“ ее унитаз таким же белым, как я. Нет-нет, мне бы такое совсем не понравилось. Есть ли, интересно, в Эфиопии трамваи? А унитазы? О, господи!»
Кондуктор вертелся на поручне, словно акробат: отбегал к окну, прыгал назад, хватался в полете за поручень и, облетев его, возвращался на площадку. Агата ожесточенно продолжала не обращать на него внимания. «Конечно, — думала она, — если развязные фразочки не сработали, то уж обезьяньи прыжки точно должны меня возбудить!»
Кола «Бора-Бора»
Сенсация вкуса
Попробуй океанскую свежесть!
«Слишком сладкая. Помню, я пила ее однажды на пароме — так меня потом тошнило. Может быть, виновата качка, но я в любом случае больше не буду пить эту гадость. От одного вида этикетки меня уже бросает в дрожь», — и Агата быстро отвела глаза от бегущей строки.
Последнее объявление было написано простыми белыми буквами на красном фоне. Никаких слоганов, никаких словесных уловок.
Приют св. Вальпурнии.
Задумывались ли вы об усыновлении?
«Нет! — подумала Агата. — Да. Нет. Нет!»
Кондуктор позвенел в колокольчик.
— Следующая остановка — Замковая улица!
Агата спрыгнула с трамвая и побежала по улице, точь-в-точь как утром, стуча каблучками по тротуару, а над ней гудел и скрипел механизм часовой башни собора. Часы уже начали бить десять, когда она добежала до «Золотого ангела», почти полностью погруженного в темноту. Окна были закрыты плотными шторами, и такая же штора опускалась над дверью, повинуясь движению похожего на артишок кулачка. Агата постучала по стеклу. Из кулачка-артишока показался палец, решительно указывающий влево, в ту сторону, откуда Агата только что прибежала. Затем штора окончательно опустилась.
Агата была растеряна. Она снова постучала по стеклянной двери. Безрезультатно. Она подождала. Ничего не происходило.
— Ну же, — сказала она, — я не опоздала! Какое там опоздала — я пришла ровно в десять! — Она снова постучала по стеклу, и снова тишина была ей ответом. — Да что же это такое! — Агата надула губки. Все, она сдается.
Она повернулась и пошла в сторону трамвайной остановки, но через два магазина вдруг увидела Маму Чезаре, стоящую перед открытой дверью.
— Ты задержалась. Мы договаривались на десять.
Агата уставилась на нее, раскрыв рот, словно рыба, и пробормотала:
— Но… Но… Я десять минут ждала у дверей.
— И это было очень глупо с твоей стороны. Ты что, не видела, что я указываю тебе пальцем?
— Но я не знала, куда вы указываете.
— Зато теперь знаешь. Не стой, заходи.
Мама Чезаре взяла Агату за руку и провела ее сквозь открытую половинку двери в квадратный вестибюль с клетчатым черно-белым полом.
Дверь за ними захлопнулась, и Мама Чезаре опустила железный засов.
— Ну вот, теперь мы наедине, никто не помешает, — сказала она.
