возглавляемом Путиловым.

Все частные банки подружились с «Митей», как часто его называли сначала в глаза, а потом — только за глаза. Его ценили и боялись, потому что уж очень хорошо проводил он самые сложные дела, ставившие других в тупик.

Рубинштейн первое время жил довольно скромно, правда, у него была большая квартира на Французской набережной (ныне набережная Кутузова). Однако его гости сидели за большим столом, очень часто покрытым не первой свежести скатертью, а иногда и просто грязной. Да и гости приходили к нему соответствующие: фармацевты, провизоры, начинающие биржевые дельцы и пр.

Прошло 10–15 лет, и в жизни Дмитрия Львовича произошли огромные перемены. У него в гостях теперь графы и князья, адмиралы и генералы. Он занимает шикарную квартиру в доме № 5 на Царицыном лугу. Этот дом, между прочим, знаменит тем, что в нем одно время снимала квартиру вошедшая в историю авантюристка Ольга фон Штейн.

Большую роль в делах Рубинштейна играл граф Михаил Михайлович Ланской. Из деятеля по крестьянским делам в далекой Сибири он превратился в банкира с большим влиянием, ему верили, к нему относились с уважением, как к человеку с безупречным прошлым. Чуждый каким-либо махинациям, он, на свое несчастье, встретился с Дмитрием Львовичем и, сразу попав под его растлевающее влияние, сделался для него красивой ширмой, за которую тот прятался в нужных случаях. Кроме того, граф ничего не смыслил в хитростях банковского дела и, подписывая передаваемые ему бумаги, вряд ли хорошо понимал их смысл.

Предпринимательская деятельность Дмитрия Львовича была необыкновенно широкой. На основе объединения нескольких банков он создал Русско-французский банк и привлек в состав своих помощников А. А. Столыпина — брата премьер-министра, а также товарищей петроградской городской головы Дёмкина и Глебова.

Дмитрий Львович имел огромное количество агентов для скупки необходимых для армии продуктов, дефицит которых в связи с войной был необычайно велик. В благоприятный момент через подставных лиц он предлагал продукты военному ведомству. За это львиная доля барышей переходила в карманы банкира- спекулянта.

Выступал банкир и на многих других аренах столичной жизни, например в компании с международными банками он организовал биржевую газету с участием писателей Максима Горького и А. В. Амфитеатрова.

Одной из отвратительных черт характера миллионера была его какая-то особенная жадность — он терпеть не мог платить долги, — просто до смешного. На Невском проспекте, между Морской улицей и Екатерининским каналом (ныне канал Грибоедова), ютился много лет микроскопических размеров писчебумажный магазинчик с переплетной мастерской. Владельцу этой лавочки Дмитрий Львович задолжал рублей пятьдесят с копейками. В течение нескольких лет хозяин магазина, имевший очень скромный достаток, упрашивал банкира уплатить долг, но, увы, бесполезно.

О жадности Рубинштейна свидетельствует его так называемая благотворительная деятельность. Особенно ярко он проявил себя как горе-меценат по отношению к консерватории, которую он неоднократно посещал, демонстрируя свою любовь к музыке. Он даже упросил как-то представить ему список с фамилиями талантливых учеников для оплаты их учебы. Каково же было возмущение администрации, когда богач-банкир не заплатил за учебу этих молодых людей ни копейки! Вторым безобразным случаем опять же по отношению к консерватории было обещание большого пожертвования в пользу бедных студентов. Не без участия Дмитрия Львовича был пущен слух, что он жертвует огромную сумму в 200 тысяч рублей на учреждение стипендий для бедных учащихся.

В результате за целый год им было выделено всего 5 тысяч рублей.

Из-за своей жадности Рубинштейн не раз прибегал к мелким жульническим комбинациям. Например, однажды он по одному векселю бессовестно требовал деньги два раза…

Известно и много других примеров, характеризующих жадность богача.

У Рубинштейна было прямо болезненное тяготение к «большому свету». Знакомства со знатными титулованными лицами были чуть ли не главной целью его жизни. Для этого он скрепя сердце готов был сорить любыми деньгами. Любимой фразой Рубинштейна была подобная этой: «Вчера граф Коковцев мне говорит…» А за несколько дней до ареста он умолял одну из первых светских дам — графиню Клейнмихель: «Ради бога, пригласите к себе обедать японского посла и меня. Я не знаю, до чего я жажду с ним познакомиться».

Кто-то, очевидно одаренный банкиром, уже хлопотал ему звание действительного статского советника, приравненного в «Табели о рангах» к генерал-майору. Однако это, к огромному сожалению Дмитрия Львовича, сорвалось. Только ресторанная челядь величала его «превосходительством», на что он охотно откликался.

Для завоевания нужных ему влиятельных лиц он не жалел ни времени, ни денег. Например, когда председатель Совета Министров И. Д. Горемыкин не счел нужным войти с ним в контакт, Рубинштейн предпринял хитроумный обходной маневр и сумел убедить супругу премьера дать согласие на устройство лазарета ее имени. Горемыкину ничего не оставалось, как развести руками.

В другой раз Дмитрий Львович также предложил одному министру устройство за свои деньги военного лазарета. К величайшей досаде Рубинштейна, ему передали, что это очень патриотично, но его убедительно просят оставить министра в покое. Тогда он придумал новый ход. Через некоторое время к дому министра подкатила роскошная машина-лазарет, в которой находилась графиня Клейнмихель. Когда она сообщила, что это дар банкира, то ее хотя сердечно и поблагодарили за благородный поступок, но от подарка отказались. Министр не пожелал иметь дело с махинатором.

На обед в честь французских гостей, приглашенных Государственной думой, Рубинштейн явился с пригласительным билетом графа Ланского и настойчиво требовал его пропустить. Узнав об этом, председатель Думы М. В. Родзянко на весь зал зычно гаркнул: «Гоните его в шею».

На открытии больницы для детей беженцев, где присутствовали высокопоставленные чиновники, банкир подкатил на автомобиле, одетый в свою персидскую консульскую форму. Несмотря на жару, на нем была барашковая шапка и мундир с обильным шитьем галунами на воротнике и рукавах. При этом Дмитрий Львович упорно лез вперед, чтобы все его заметили. Увидев такой наряд, присутствующие острили, что банкир похож на швейцара шикарного отеля. Говорили, что он сам придумал как персидскую форму, так и должность консула.

В маленькой с животиком фигуре Рубинштейна и в его костюме с золотыми галунами было что-то анекдотичное и опереточное. И куда бы Дмитрий Львович ни приезжал, вслед на него показывали и говорили: «Вот идет Митька». Словно банным листом приклеилась к банкиру эта унизительная кличка. Однажды он воскликнул: «Сто тысяч дал бы, только бы меня перестали называть Митькой!» Однако эта кличка полностью соответствовала внутреннему содержанию Рубинштейна. Поэтому она всегда была с ним и он никогда не мог от нее избавиться.

Арест Рубинштейна не вызвал краха российской и европейских бирж. Более того, они почти совсем не отреагировали на это событие. Переоценил банкир и свою значимость — его отсутствие не повлияло на работу банков. Все шло так, как будто и не было в российском торгово-промышленном обороте полагающего себя всесильным банкира-комбинатора.

Просидев в псковской тюрьме больше четырех месяцев, Дмитрий Львович в начале декабря 1916 года был освобожден на поруки своих родственников и с подпиской о невыезде из столицы. Одной из причин этого решения было его сильное заболевание нервным расстройством. Судебное же следствие не прекращалось, а даже форсировалось: дело было передано из военной комиссии опытным в финансово — экономических вопросах гражданским следователям. При этом оговаривалось, что в случае необходимости банкир может быть подвергнут вторичному аресту.

В печати длительное время отсутствовали сведения о том, в чем конкретно обвинялся банкир. Только в середине января 1917 года газета «Петроградский листок» опубликовала пункты обвинения. Обобщая их, можно сделать вывод о том, что он обвинялся в спекулятивных махинациях в тяжелые годы мировой войны, выгодных ему как руководителю Русско-французского банка, но нанесших ущерб финансово-экономическим интересам страны.