– Сколько племен сбили в одну кучу, – заговорил он, голос звучал потрясенно, словно бы только ночью осознал, кто он таков и что за страна в его кулаке, – а что с ними делать? Жить-поживать да добро наживать? Не-е-ет, я так не могу. Да и неверно это. Это простой мужик может, а я не должен. Но если я могу строить и разрушать города, переселять народы, могу… Многое могу! Чересчур многое. И тут не ошибиться бы! Пока карабкался к вершине, все было понятно. А теперь стою на вершине, холодный ветер пробирает до костей, и страшно мне! Что делать великому князю?
– Еще сотню жен заведи, – посоветовал Тавр.
Владимир не заметил иронии, возразил:
– Это радости раба.
– Почему? Где у раба столько жен и наложниц?
– Зато он ни о чем другом не мечтает. Да еще чтобы поиметь жену хозяина! Еще лучше, жен и дочек родни хозяина.
– Гм, – сказал Тавр с удовольствием. – Знавал я одного такого… Даже жен братьев под себя загреб… Как еще их собак не поимел, удивительно.
Владимир скривился, стыд горячей волной ударил в лицо. Хотя чего стыдиться, если тогда было в новинку? Он тогда был тем, кто еще карабкался к вершине.
А Тавр сказал уже серьезнее:
– Не один ты бился головой в эту же стену. Кто кидался в излишества, как Сарданапал, кто стихи под лиру вроде Нерона, а другие шли вовсе воевать весь мир: Александр, Цезарь, Оттон…
Владимир отмахнулся:
– А что толку? Разлетелись империи, как одуванчики… Оттон только что такую глыбу сотворил, а уже пошла трескаться! Нет, и это не то.
– Гм… А что то?
– Если бы знал. Для того и позвал тебя. Ты что-нибудь сморозишь, я возражу, глядишь, и придумается что-то дельное. Так что говори, чем занимались великие правители.
Тавр не обиделся, пожал плечами:
– Кто не спивался, тот либо завоевывал еще… пока рога не обламывали, либо укреплял границы захваченного. Еще искали выходы к дальним странам, прокладывали новые караванные пути… Строили большие корабли для поиска новых земель… Снимали свое племя с места и уходили за тридевять земель, как угры или болгары, чтобы на новом месте жить по-новому…
Владимир нетерпеливо стукнул в гонг. Резкий звук пронесся по комнате, выплыл в коридор и надолго повис там, словно огромный шмель с медными крыльями.
Явился заспанный Сувор, с ним вошел запах горячей кавы с цветочным медом.
– Это все рост вширь, – сказал Владимир напряженно. – А бывает рост вглубь?
– Это как? Чтобы бабы плодили без остановки? Если не будет усобиц, мора, бескормицы… Но тогда земля от тесноты переполнится!
– Не то… Я могу набрать в дружину еще сто тысяч человек, а могу и эту обучить и вооружить лучше. Понял? Так и страна моя. Что толку огнем и кровью строить империю, ежели все одно развалится? А вот как для своей отчизны сделать что-то такое, чтобы не исчезла, как другие народы. Напротив, чтобы возвысилась?
Не глядя, он поймал чашу с кавой. Тавр вздохнул и взял другую. Хорошо, успел пару часов соснуть. Трудно быть правой рукой князя!
Владимир рывком отодвинул стопку книг, встал, потянулся. Суставы захрустели, голова закружилась от долгого сидения за столом. В глазах на миг стало темно, застоявшаяся кровь отхлынула чересчур резко, даже в ушах тонко-тонко запели невидимые комары.
Он опустился в подвал, поморщился от запаха разложившейся крови, мочи, нечистот. Из стены торчало кольцо, за него была прикована голая женщина. Ее некогда дородное тело исхудало, груди висели, как тряпки с грязными концами. Лохматые длинные волосы закрывали лицо. У стены напротив свисало окровавленное тело, по нему ползали толстые зеленые мухи.
Владимир притворил за собой толстую дверь, сказал весело:
– Здорово живешь, Прайдана!
Женщина вздрогнула, подняла изувеченное шрамами и глубокими старческими морщинами лицо. В глазах отразился безумный страх. Худое тело затряслось в плаче.
– Когда же… ты… убьешь… молю… молю о смерти…
Ее беззубый рот кривился в жуткой гримасе. Владимир снял со стены железные щипцы, задумчиво посмотрел на бывшую ключницу княгини Ольги. Неужто он уже повыдергивал ей все зубы? А ведь собирался по одному в день… Или у нее их и было мало? Глаз всего два, это недолго тешиться. Теперь пальцы по одному рубить… или сперва ногти посдирать?
Он повернулся к туше с содранной кожей, с силой ударил щипцами наотмашь. Хрустнула кость, туша издала невнятный стон. Владимир удовлетворенно улыбнулся:
– Живой! Крепкий мужик! Ни глаз, ни зубов, пальцы обрубил, шкуру снял, все кости перебил… а он еще что-то чувствует… Что бы еще с ним сделать?
Прайдана захлебывалась в плаче, упала на пол, насколько ей позволяла железная цепь, целовала заплеванные и загаженные камни:
– Убей… убей… ты уже сполна натешился!
