стрелами, топорами, шестоперами, клевцами, копьями, кинжалами, оскерпами, булавами, даже палицами и камнями. Их топчут конями, сбрасывают со стен, а в короткие промежутки мира их душит недород, засуха, лютые морозы, а по уцелевшим прокатывается либо чума, либо холера…

И все равно по всей земле горят города и села. Проносятся полчища убийц, все живое бежит с дороги в леса, но и там настигает смерть, и долго еще черные вороны жиреют так, что не могут летать. А часто бывают времена, когда вороны питаются только своим лакомством: глазами павших витязей! Мясом пренебрегают, завтра поле будет засеяно новыми телами.

И кто же эти враги? То одно племя, то другое пытается освободиться от позорной, как они считают, зависимости Киеву. Пользуясь тем, что он чуть ли не все огромное войско обратил в строителей, вятичи первыми отказались платить дань, за ними – кривичи, илвичи, а там пошло-поехало…

Не желая прерывать начатого дела, он отряжал малые отряды лучших воинов под началом опытнейших воевод. Сам возглавлял карательные отряды. За его войском остаются сожженные села и города, деревья гнутся под грузом повешенных, реки текут красные от крови и выходят из берегов, запруженные трупами.

Но виноват ли он, если делает как все? Такие же битвы гремят и на востоке от Руси, на западе, и на юге, и на севере.

Все чаще стал заходить Борис. Сам заваривал каву, у него получалось вкуснее, чем у Сувора, внимательно и сочувствующе смотрел на хмурого князя. Владимир ощутил, что с волхвом можно приоткрыться больше, излить душу. Не целиком, целиком не покажет никому на свете, но этому суровому волхву открывал больше, чем даже Тавру.

– Ты не прав, – возразил Борис однажды.

– Почему?

– Ты видишь только войны… Но если бы только войнами жил человек, если бы только воинскую доблесть признавал, растил и лелеял, то мы бы не накопили столько солнца в себе. Да, славяне, славные воители, были всегда, им поют славу, но были и другие люди из нашего племени… Мстислав, в крещении Хирон, за исповедование христианской веры был усечен мечом и сожжен в Томах. Это было еще в царствование Диоклетиана, в триста третьем году от рождения Иисуса. Теперь он – святой мученик. Там же в Томах казнен за веру в Христа и Богун, в крещении – Христ. Тоже славянин, ныне святой мученик. Он погиб в царствование Ликиния, в триста двадцатом году… Не разумеешь?

– Нет, – признался Владимир. – Но ты не робей, учи! Я умею учиться у всех. Потому и стал князем… а не был поставлен.

Борис заговорил быстрее, подбодренный вниманием:

– Они сделали для людства не меньше, чем все полководцы и воители, вместе взятые. Не вскидывайся, княже! Это обидно, но это так. Погибнуть за веру – совсем не то, что за свои стада, богатство или при грабеже чужих земель. Ведь так просто было спасти жизни! Снять крест с шеи и бросить под ноги!

– И они… не бросили?

Борис пристально и бесстрашно взглянул князю в грозные глаза:

– Они показали нам, как и всему миру, что над самой большой силой… силой рук и мечей… есть сила выше! Богун был слабый человек: кричал и плакал под пытками, а уж палачи старались вовсю, семь потов пролили, но все равно Богун крест не бросил!

Владимир спросил подозрительно:

– Такая мощь в том христианстве?

Борис покосился на суровое лицо, в глазах князя загорались огоньки гнева. Ноздри раздувались, как у арабского жеребца, дыхание пошло чаще.

– Не в нем дело, – сказал он осторожно. – И у нас, и у других народов хватало случаев, когда люди шли на смерть за правду, за честь. Но то были отдельные победы благородства, чистоты души, власти духа над плотью! А христианство – попытка возвести это в ранг закона. Поставить это и этих людей выше. Выше победоносных завоевателей, князей, королей и даже императоров! Такого раньше еще не было.

Владимир бросил хмуро:

– Ну-ну, продолжай.

– А раз они выше, – сказал Борис тяжело, словно тащил в гору камень, – то этим людям и надо бы подражать! Надо жить так, чтобы все люди на свете стали такими же. Вот что такое учение Христа.

– А вера Мухаммада?

Борис скривился:

– Как христиане признают, что их вера – лишь росток от могучего древа веры Моисея, так и Мухаммад говорит, что его вера вытекает из учения Христа. Христианство развивалось, росло, крепло. Через шестьсот лет это крепкое древо дало новый росток – ислам. В нем сохранено почти все, что было в старых, но добавлено новое, что накопилось за шестьсот лет. И подправлены кое-какие ошибки… Но дело не в исламе! Все эти новые веры едины в одном: нельзя жить по старым волчьим законам! Душа важнее, чем плоть. Вот сперва эту трудную правду надо принять душой, принять крепко. А потом смотреть, что лучше: ислам, иудаизм, вера Христа, арианство, буддизм, индуизм, огнепоклонение…

– Их так много? – ужаснулся Владимир. Он с уважением посмотрел на Бориса. – Откуда ты все это знаешь?

Борис невесело усмехнулся:

– Если бы не увечье, я бы так и шел по жизни с окровавленным мечом… Так что вижу скрытый смысл в словах, что раньше казались дурацкими. Мол, блаженны увечные, калеки, юродивые…

Владимир ощетинился:

– Как они могут быть лучше нас?

– И я так думал… Но если бы меня не порубили так, что в битвы уже не годен, я бы прожил жизнь