– Самая-самая? Да что в ней? И задница чересчур высока, и вымя у любой коровы больше!

Рогнеда, обливаясь слезами, безуспешно пыталась упасть на труп отца. Роальд и Турольд в лужах крови разбросали руки в трех шагах от отца. Дружинники держали ее крепко, зло зыркали по сторонам. Тавр молодец, сумел вырвать ее из-под ножа. Явно же Рогволод оставил с нею людей, дабы зарезали в случае чего.

Владимир отшвырнул топор, где на лезвии прилипли седые пряди ее отца. Голос был хриплым от ненависти:

– Ну, гордая княжна? Готова разуть сына рабыни?

– Убей меня! – вскрикнула она в слезах. – Убей меня, зверь! Как убил отца и братьев!

Площадь была завалена трупами. Вдали над крышами поднимался черный дым, в проеме ворот билась лошадь с распоротым животом. На ступеньках крыльца лежали бездыханные двое дружинников, что пришли с ним из далекого Новгорода.

Он зло засмеялся. Ярость душила так, что стало трудно дышать.

– Красивой смерти жаждешь! Героиня северных саг! Не будет тебе… Эй, вы там! Этих девок вам на потеху! А гордая княжна пожнет то, что посеяла…

Она закричала, увидев перед собой его белое безумное лицо. Он шагнул к ней, рванул за ворот. Нежная ткань затрещала и осталась в его кулаке. Она задохнулась от ужаса, а когда свежий воздух пахнул ей на грудь, она вдруг увидела, что новгородец разорвал ее платье до пояса! Она ухватилась обеими руками за лоскутья, пытаясь закрыться от похотливых взглядов. Он больно ударил ее по руке. Разорванное платье соскользнуло с ее узких девичьих плеч.

В ужасе, видя, что рушится мир, она с плачем пыталась закрыть обнаженную грудь обеими ладонями. Новгородец зло сжал кисти ее тонких рук и медленно развел в стороны. Она попыталась укусить его за руку, но он с такой силой ударил ее по лицу, что она упала, больно ударилась о каменные плиты площади.

Он нагнулся, ухватил за косу и намотал на руку. Его голос был прерывающимся от ненависти:

– Ну? Что скажешь, благородная гадина?

Она пыталась вывернуться. Он ударил ее снова, его сильные руки срывали с нее одежду. Она слышала гогот собравшихся мужчин, пыталась отбиваться, царапалась, кусалась. Он ударил ее еще, грубо перевернул лицом вниз. Она разбила губы о камень, уже и так залитый кровью ее отца. Потом ее тело пронзила острая боль, новгородский раб что-то выкрикнул, в ответ загремели мужские голоса, похабные и стыдные. Он мял ее и терзал, ее нежное тело трещало под его грубыми, рвущими ее плоть пальцами.

Потом тяжесть вроде бы ушла, но истерзанное тело застыло от боли, она боялась шевельнуться. Мимо процокали конские копыта. Мужские голоса раздавались то ближе, то удалялись.

Солнце уже садилось, когда она зашевелилась, пыталась сесть. Вдруг услышала быстрые шаги, ее подхватили участливые руки. Это была сенная девка Ганка. Платье ее тоже изорвано, губы искусаны, на теле виднелись синяки и кровоподтеки. В глазах стоят слезы.

– Милая княжна, что эти звери с тобой сделали!

Рогнеда с усилием повернула голову. Она сидела, поддерживаемая Ганкой, в теплой луже крови. Та уже потемнела, свернулась в комочки. Рядом лежал труп отца, а с другой стороны – разрубленные тела братьев. Она узнала их с трудом. Доспехи и одежду сняли и прекрасные тела разрубили, глумясь, топорами, будто туши лесных кабанов.

– Княжна! Нас, твоих девок, бесчестили прямо на площади…

– Меня… тоже… – прошептала Рогнеда.

– Тебя только князь, а нас скопом! Березана противилась, так ее проткнули копьем, а потом уже мертвую испакостили… Звери, хуже зверей!

Она расплакалась, обнимая и расплетая тяжелую, набухшую от крови косу. Рогнеда сидела недвижимо. Во всем теле была боль, но еще большая боль терзала внутренности. Теперь она знала, что такое ненависть. Сегодня терзали не только ее тело. Втоптали в грязь девичью честь, имя гордой княжеской дочери. А что такое потеря богатого княжества в сравнении?

На улице темнело, только зарево уже трех пожаров озаряло небо и бросало на улицу зловещие багровые сполохи. Донесся треск горящего дерева. Все еще доносились отчаянные предсмертные крики. Кого-то насиловали, убивали, грабили. Убитым вспарывали животы, искали проглоченные драгоценности. В богатых домах убивали всех, даже детей, рылись в окровавленных внутренностях.