– На закате, – поправился Рус. – Пусть для прощания ночь и целый день. Вернуться должен до заката. В тот момент, когда погаснет последний луч солнца, разопнут того, кто окажется у столба.

Буська повернул коня, гикнул и вихрем понесся вниз по склону холма. Сова смотрел вслед одобрительно, мальчишка растет молодым орленком. Рус покачивал головой, но Сова показал ему оттопыренный кверху палец. Рус нахмурился, но выглядел польщенным. Буська доводился ему дальней родней, Рус даже не помнил кем.

Всадник подскакал к группке, окружившей пленника. Тот упал на колени, воздел руки к небу. Рано молишься, подумал Рус злорадно. Посмотрим, как будешь искать себе замену. Жалкий народ, который так цепляется за жизнь! Когда эта жизнь была ценнее для мужчины, чем честь?

Съезжая с холма, он видел, как пленнику связали руки и надели на шею веревку. Так и повели к стене, а там иудей что-то выкрикивал, вздымал руки, потрясал, указывал на солнце.

Рус тоже поглядел на склоняющееся к закату светило. До захода еще далеко, но ежели не отыщет до захода, его разопнут с последним лучом. Кричи, иудей, кричи!

– Что-то случилось, – сказал Сова встревоженно.

Он поспешно начал спускаться с холма. На Руса не смотрел, спина сгорбилась. Рус рассерженно хлестнул Ракшаса, и оскорбленный жеребец понес так, что в мгновение ока обогнал коня Совы.

Возле иудея стояли еще двое, спорили между собой. На конский топот в испуге оглянулись, попятились. Лица были бледные, губы дрожали от ужаса. Рус крикнул зло:

– Что случилось?

Исайя упал на колени:

– Смилуйся, великий царь! Ты обещал отпустить меня попрощаться с моими детьми и престарелыми родителями, ежели я найду себе замену.

– И ты нашел? – спросил Рус грозно, хотя уже догадывался, глядя на двух перепуганных насмерть иудеев.

– Да, великий царь!

– Кто из них?

– Выбери сам. Они спорят.

Рус не ответил, оглянулся на Сову. Тот подъехал, но приближаться не стал, держался среди своих дружинников, прятался от княжеского гнева.

– Вы оба готовы его заменить? – спросил Рус.

Иудеи упали на колени, залопотали. Корнило перевел:

– Они считают, что делают богоугодное дело. Помочь соплеменнику – их долг.

– А вы знаете, – сказал Рус с нажимом, – что ежели он не вернется вовремя… до завтрашнего захода солнца, то вас казнят?

Иудеи оба часто закивали. Сова попятился. Рус покачал головой:

– Вы поступаете благородно. И с моей стороны будет неблагородно не поверить Исайе просто на слово. Итак, ты даешь слово, что вернешься сюда завтра вечером до захода солнца, чтобы быть распятым на этом кресте?.. Тогда я отпущу тебя без залога.

Наступило мертвое молчание. Русы окружили иудеев плотной толпой, ловили каждое слово князя и его пленника. Исайя смотрел недоверчиво. Надежда, сомнение и страх попеременно сменялись на его изумленном лице с запекшейся коркой крови.

– Я даю… слово, – сказал он с запинкой.

– Что вернешься вечером? – переспросил князь.

– Да, – ответил Исайя через Корнилу, – я вернусь до захода солнца, чтобы быть распятым на этом кресте.

Рус вскинул руки. Голос его был зычным, как раскаты грома.

– Все слышали?

В ответ прогремело мощное:

– Все…

– Слышали!..

– Каждое слово!

Рус кивнул Исайе и двум иудеям:

– Идите. И помните, что он сказал.

Воины расступились, трое иудеев медленно, все еще не ­веря варварам, ожидая неведомый подвох, пошли по направлению к воротам. Рус знаком велел своим людям отстать, и когда трое подошли к воротам, там чуть-чуть приоткрыли створку, впустили и тут же захлопнули. Слышно было, как торопливо стучат запоры, в землю вбивают колья, подпирая ворота.

Рус погрозил Сове:

– Понял?

Сова сказал виновато:

– Но теперь уж точно не вернется.