– Все равно берегись. Иногда даже женщины могут ударить ножом.
– Для этого к ним надо подойти слишком близко, – ответил он весело. Посмотрел в ее ясное лицо, полное любви и преданности, сказал внезапно: – Ты не поверишь… но я просто не представляю, чтобы я подошел к другой женщине.
Ее высоко вскинутые брови взлетели еще выше.
– Врешь.
– Ис, мне достаточно тебя одной. Я люблю тебя.
– Скажи это еще, – потребовала она.
– Ис, я люблю тебя!
– Еще!
– Ах ты ж ненасытная…
В их сторону подуло жирным черным дымом, совсем близко раздавались дикие крики. Двое мужчин вытащили из ямы, накрытой корзиной, девчушку, сорвали с нее одежду. Один тут же ухватил ее за волосы, другой с гоготом срывал остатки одежды, но Рус видел только вспыхнувшие счастьем глаза Ис. Он знал, что они прекрасны, но не думал даже, что ее лицо может так преобразиться.
– Я люблю тебя, – ответила она счастливо. – О, как я тебя люблю, чудовище!
Он наклонился, ехал рядом с повозкой, поцеловал ее. Она тихонько шепнула:
– Я так ждала, чтобы ты это сказал! Но не думала, что скажешь. Вы, скифы, почему-то боитесь таких слов.
– Ис, я люблю тебя.
– Я люблю тебя, мой витязь… А теперь езжай, ибо ты – вождь. Мне жаль отпускать тебя, но ведь я жена вождя? Как это у вас звучит: князя! Тебя ждут.
На захваченные поля сразу же пригнали стада своих тощих коров, выпрягли и пустили пастись волов, похожих на скелеты. На лугах с обильной травой бродили брошенные стада, и скифы поспешно ловили оставленных коней, загоняли в загоны коров, овец, коз, сразу били домашних гусей и кур, дивясь изобилию и богатству здешнего простого люда.
Если последние дни степь радовала непривычным изобилием, то здесь русы ошалели от богатства. Там забивали туров, косуль, диких коней, а здесь даже облавы не надобно: бери голыми руками.
А Корнило сразу сообщил радостно, что здешние яблоки, груши, сливы – все крупнее, чем в их родном краю. Хотя здесь север, но, видать, руки здешних выросли на нужном месте, а головы не только для длинных волос. Да и хлебные зерна заметно крупнее и полновеснее. Судя по уцелевшим стеблям, каждый колос почти вдвое длиннее, чем в землях тцара Пана, а зерна крупнее и тяжелее!
Четвертая захваченная весь была расположена двумя кругами, а в середке оставалось пустое утоптанное место. И дома, выходившие окнами на этот майдан, выглядели самыми добротными. Когда Рус прискакал от Ис, радостный и окрыленный, туда уже согнали толпу захваченных мужчин.
Треть была в крови, шатались. Другие поддерживали, помогали перевязывать тряпками. Русы держались в трех шагах, выставив копья. У двоих острия были обагрены красным.
Корнило стоял перед пленниками, что-то говорил, жестикулировал. Услышав конский топот, живо обернулся:
– А, княже… Ни хрена не разумеют. Уже на всех языках говорил. Тупые как валенки. Дикий народ!
Рус соскочил на землю. Буська подхватил повод, увел коня. Рус внимательно рассматривал захваченных. Все мужчины на голову ниже, намного легче, тонкокостные, со слабыми руками. У скифов даже подростки крупнее.
С растущим презрением бросил:
– Они нам не противники. Ежели там и дальше будут такие же веси, мы пройдем через них, как тур проходит сквозь паутину.
– А если их как муравьев? – хмыкнул волхв. – Все-таки трое у нас ранены.
– Сильно?
Корнило растянул рот в широкой улыбке:
– Царапины. А один вовсе ногу сломал, когда в подпол устремился чересчур спешно.
– Опять? Что у них за подполы!
Пленники прислушивались, внезапно один произнес несколько слов, которые показались Русу странно знакомыми. Он встрепенулся, поманил ближе:
– А ну-ка, что речешь?
Пленник заговорил медленнее, и Рус начал улавливать смысл, который то проскальзывал, как зверь в чаще, то снова ускользал за деревьями:
– … мы… люди… земля… издавна никто… зачем напали…
Дальше смысл исчез вовсе, потому что человек начал торопиться, слова полились быстрее и взволнованнее, а на повязке выступили свежие пятна крови.
Рус отмахнулся:
– Зачем напали?.. Да потому что встретили. А вы б не напали? Дикий народ. Тебя как зовут?
Человек понял, ткнул себя в грудь пальцем:
