– Что-то неясное. Идет война с Ливонией. Войсками командует мой отец, великий царь всея Руси Иван Четвертый, по прозвищу Грозный…

Раппопорт торопливо прикрыл ладонью микрофон и сказал быстрым шепотом:

– Видимо, Иван, старший сын Ивана Грозного, имел связь с какой-либо простолюдинкой…

Захаров равнодушно кивнул, зато Раппопорт ощутил, что у него от волнения подгибаются колени. Значит, династия древних князей и полководцев былинной Руси не прервалась!

– Они выкололи мне глаза… – сказал Захаров тихо, – когда я был Василием, сыном Дмитрия Донского…

Возле него стояли, затаив дыхание, уже с десяток сотрудников.

Захаров неуверенно улыбнулся:

– Странно чувствовать себя в нескольких лицах… Только что мне выкололи глаза, а тут вспоминаю, как, будучи Димитрием Шемякой, выколол глаза дяде Василию, которого впоследствии прозвали Темным… Очевидно, те ветви впоследствии породнились…

Он потянулся, хрустнув суставами, слез с подоконника.

– Это надолго, – сказал он им. – Вероятно, не стоит составлять подробнейшее генеалогическое древо моего рода. Через месяц в любой аптеке будет продаваться антигенид, кого заинтересует потомок Рюрика? Отыщутся и наследники Демокрита или последнего царя Атлантиды, даже пришельцев из космоса, если таковые существовали! Мы имеем дело с бессмертием, понимаете? Правда, наше бессмертие простирается только в одну сторону. А сейчас миллион моих предков – они были любителями плотно покушать – требуют обильной трапезы.

Он мимоходом дружески коснулся плеча Тани, и та вспыхнула от счастья. На пороге обернулся, сказал отчетливо:

– Думайте над перспективой применения антигенида. Думайте все!

И вышел широким шагом.

Через полчаса, когда вернулся из буфета, в лаборатории уже сидел сам Говорков и ждал. Едва Захаров занес ногу через порог, взгляды их встретились, как остро отточенные шпаги.

– Захаров, – сказал Говорков с нажимом, – отныне и до конца невольного эксперимента вы переводитесь на спецрежим. Жить и спать будете здесь, в лаборатории. Еду вам тоже… Хотя в этом отношении сделаем скидку: столовая на втором этаже, можете пользоваться.

– Спасибо, – сказал Захаров.

– Пожалуйста, – ответил Говорков сердито. Он уловил иронию. – Сейчас принесу БИАН, рН-метр, энцефалографы и прочее – будь готов. Особенно проследи за биохимическим и газовым составом крови. Мне кажется, что соотношение кислых и щелочных продуктов резко изменится и тебе придется худо. По водородному показателю у нас спец Татьяна. Пусть следит за концентрацией ионов… Простите, вам кого?

Он обратился к длинному худому мужчине в старомодном костюме. Кажется, тот примчался с соседней кафедры.

– Мне… гм… я слышал, что здесь произошло расщепление генетической информации… Это вы сделали?

Он безошибочно обернулся к Захарову. Тот кивнул.

– А не подсказали бы вы, где спрятали свою знаменитую библиотеку, когда были Иваном Грозным…

– Не знаю, – ответил Захаров весело. – Вероятно, я ее спрятал уже после женитьбы.

– А-а… Гм… Тогда взгляните, существовала ли докириллица, письменность такая, еще до изобретения Кириллом славянского алфавита?

Наконец Говорков опомнился и грозно поднялся с места. Они были почти одинакового роста, но общего между ними было не больше, чем между жирафой и современным танком.

– Мне, – сказал Говорков тоном, не предвещавшим ничего доброго, – мне как представителю биологии весьма приятно, что даже филологи научились правильно выговаривать слова «генетическая информация».

Он надвинулся на побледневшего как смерть представителя словесности, и тот, как раб персидского сатрапа, не оглядываясь, ягодицами нащупал дверь.

Говорков грозно посопел вслед, повернулся к Захарову, тот все еще стоял возле двери.

– Ну?

– Леонид Леонидович, – ответил тот, – я, конечно, могу до одури рассказывать о боях и походах, о том, как, будучи скифом, сдирал кожу с врагов и делал из нее фирменные колчаны для стрел, или о том, как пил коллекционные вина из черепов восточных завоевателей. Но ведь это не главное…

– Не главное? – переспросил Говорков. Он указал на кресло, оба сели. – Для тебя, я понимаю, главное было разобраться в той тягостной истории с родителями. Извини, пожалуйста… Но даже и это не самое главное. Личное, оно и есть личное. Но я бы и жизнь отдал за возможность увидеть историю человечества собственными глазами! Понимаешь, собственными! Да что там увидеть! Пройти с человечеством всю историю, быть его членом от самых древнейших времен и до наших дней!

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

Следующие десять дней Захаров не отрывался от магнитофона, надиктовывая подробности древнеславянских обрядов, вспоминая старинные обороты речи. Несколько бобин с лентами заполнил скифскими мифами и легендами. Потрясенные коллеги, затаив дыхание, слушали гортанную речь половцев, певучий язык иберийцев, странные наречия древнейших семитских народов…

– Тащите нерасшифрованные клинописи, – говорил Захаров, посмеиваясь, – не могу сосчитать, сколько