Из этого сотого процента сохранившихся в еврействе лишь считаные проценты переселились в Палестину и начали строить Израиль. И вот сейчас, даже в Израиле их крохотная часть, что тонет в море репатриантов-свиноедов, не желающих принимать мракобесные законы насчет ограничения свобод, в том числе в еде и отдыхе.

Как надавить так, чтобы там на местах дожали местных мракобесов? И заставили принять справедливые требования США? Это ведь не требования США, это требования прогресса, требования движения человечества вперед!

Огонек продолжал мигать, указывая другой канал. Файтер взял лазерную указку, Гартвиг первым уловил, о чем речь на экране, довольно крякнул и огляделся, победно поднимая плечи.

Всеевропейская комиссия, как сообщают новости, провела новый социологический опрос, результаты оказались ошеломляющими. Уже свыше семидесяти процентов европейцев назвали Израиль главной угрозой миру. Естественно, руководство Евросоюза поспешило выразить свое негативное отношение к результатам опроса и резко осудило «предвзятость против евреев». Однако факт, что рост антиизраильских и антиеврейских настроений наблюдается по всей Европе. Эти настроения выплескиваются не только на бытовом, но и на государственном уровне. Отношение к евреям ухудшается как в исламском мире, так и в Европе и Соединенных Штатах. По мнению собеседников RBC daily, «евреи стоят на пороге новой катастрофы, которая по своим масштабам может превзойти холокост». Как они утверждают, для того чтобы выжить, еврейский народ должен любой ценой отстоять Израиль.

Президент поднял взгляд на Олмица, тот улыбнулся и развел руками. Можно подумать, говорил его взгляд, что и результаты опроса подтасованы самими евреями, чтобы дожать правительства европейских стран. Добиться для евреев больших привилегий, хотя же и сейчас в сторону еврея нельзя бросить косой взгляд, сказать что-либо такое, что можно истолковать как антисемитизм. Что автоматически включает высшее руководство страны, уверения в том, что «любые проявления антисемитизма будут наказаны со всей жестокостью», и всяк понимал, что если кто обидит француза, тот получит минимальный срок, а кто еврея – того в лучшем случае упекут на вечную каторгу, а то и сразу на электрический стул.

Однако опросы показали, что отношение к евреям и Израилю в мире стремительно ухудшается. Это очевидно любому, кто внимательно следит за информационным потоком. Один из премьер-министров заявил на саммите: «Во Второй мировой войне европейцы убили шесть миллионов евреев из двенадцати. И все равно евреи правят миром! Мы должны выиграть эту битву!»

Ваучер смотрел с ужасом, Герц сказал зло:

– Неужели и этот опрос общественного мнения их не образумит?

Гартвиг удивился:

– Кого?

– Израильтян, конечно!

– Вы в самом деле полагаете, что мнение недочеловеков им интересно?

Герц поправился:

– Я хотел сказать: неужели не отрезвит? Если весь мир уже против, то человеки или недочеловеки… так ли существенно? Если у недочеловеков в руках хорошие дубинки – с этим считаются даже законченные придурки.

Ваучер сказал быстро:

– Израильтяне – не придурки!

– Значит, на что-то надеются? – спросил Гартвиг. – На что?

Бульдинг буркнул:

– Недочеловеки с дубинками могут поучить уму-разуму всяких эйнштейнов, если те их заденут. Надеюсь, наши коммандос уже там.

Файтер смолчал, но всем видом дал понять, что да, но это настолько сверхсекретная информация, что даже при таком составе заседающих он не может подтвердить. Но если МОССАД как-то об этом дознается, то это станет еще одним камешком на чаше весов…

Олмиц сказал сварливо:

– Надеюсь, наши коммандос искренне считают, что их забросили туда всерьез, а не для пропагандистских целей?

Гартвиг обменялся быстрым взглядом с Файтером, сказал холодновато:

– Смею вас уверить, что если наши десантные группы и будут заброшены, то в полной уверенности, что для захвата ядерных объектов, правительства, телевидения. Вы бы посмели им сказать, что десять тысяч суперэлитных бойцов заброшены только для того, чтобы спустя какое-то время позорно вывести их обратно?

Файтер чувствовал, как холод и безнадежность проникают под его одежду и замораживают кожу. Он бросил беглый взгляд на термометр, там привычные двадцать четыре градуса, как всегда, его любимая температура.

Аспирину бы принять, всплыла вялая мысль. Нет, надо сделать все, чтобы мне дали повод отменить это чудовищное решение. Войны быть не должно. Тем более такой…

Он глубоко вздохнул, в сердце остро кольнуло. Прислушался в недоумении, никогда раньше ничего подобного не случалось, сердце у него здоровее здорового.

– Все наши претензии, – сказал он, – все наши претензии…

Он замолчал, не в силах выговорить то, что кажется таким ясным и понятным.

– Что, господин президент? – спросил Гартвиг встревоженно.

– Все наши претензии, – повторил он замедленно, – были бы сняты… да, были б сняты, если бы…