положении вещей, и на самом деле не мы, а они в эти роковые минуты находятся в выигрышном положении, и, значит, нам необходимо сделать все, что в наших силах, чтобы выбраться из этой западни. Мы не можем допустить, чтобы принцесса Изотта и ее дядя, кардинал Тиначчо, оставались в руках врага, и я не вижу другого способа освободить их, кроме как уплатить требуемый Перуджей выкуп в пятьдесят тысяч скудо. Синьор Тремадзи, вы должны изыскать эту сумму незамедлительно и не мешкая.

Тут обнаружилось, что министр финансов, банкир Тремадзи, отсутствует.

— Где же синьор Тремадзи? — воскликнул Петр. — Как случилось, что он не подчинился моему приказу и не явился на заседание?

— Я заменяю его, — отозвался незнакомый молодой человек в роговых очках на носу. — Я его секретарь, мое имя Альберто Мачисте. Синьор банкир, узнав о несчастье, заболел, у него начались спазмы желудка, и сейчас он лежит с высокой температурой и призывает смерть.

— Тогда заботы немедленно достать требуемую сумму ложатся на вас, — заявил Петр.

— Я не представляю где, не знаю, как это осуществить, — возразил Альберто Мачисте. — В государственной казне нет ни гроша. Смятение, которое царит в последнее время, выражаясь точнее — с момента гибели capitano di giustizia, и неуверенность, возникшая вследствие этих беспорядков, потрясли и подорвали платежеспособность и мораль населения Страмбы. Дух доброты и миролюбия, утвердившийся после упомянутой смерти при герцоге Танкреде, с финансовой точки зрения обошелся Страмбе слишком дорого, ибо никто из граждан не понимал, что он еще обязан делать и что уже нет, а потому они попросту наплевали на все свои обязанности. И если даже, как мы рассчитывали, в ближайшее время в финансовых делах будет наведен порядок, доход от податей, налогов и арендной платы начнет поступать в казну очень медленно, и никак не раньше, чем закончится жатва. Сумма в десять тысяч скудо, выделенная на празднества по поводу готовящейся свадьбы Вашего Высочества, исчерпала все государственные резервы до последнего скудо, и тем не менее их все равно не хватило для того, чтобы собрать нужную сумму, поэтому часть денег пришлось взять в долг у евреев.

— У евреев? — воскликнул Петр.

— Да, у евреев, — спокойно подтвердил Альберто Мачисте.

— Надеюсь, — сказал Петр, — отменив предписание носить желтый круг, я достаточно определенно дал понять, что покровительствую евреям.

— Да, это мы поняли, — согласился Альберто Мачисте, — но ничего иного не оставалось, коль скоро мы обязаны были достать деньги, на выделении которых настаивали Ваше Высочество.

— Надеюсь, что евреев при этом не оскорбляли? — спросил Петр.

— Не очень, — ответил Альберто Мачисте.

— Мы тут дискутируем о разных глупостях, а принцесса Изотта и кардинал Тиначчо томятся за решеткой! — воскликнул возмущенный Петр. — Господа, может быть, вы не станете убеждать меня в том, что в таком богатом городе, как Страмба, нельзя достать такой жалкой суммы, как пятьдесят тысяч скудо, для спасения принцессы Изотты?! Значит ли это, что нашу моральную победу, о которой я упоминал, вы желаете обратить в поражение, оставив последнего представителя династии д'Альбула на растерзание волкам? Синьор Джербино, ваше мнение.

Джербино помолчал, перебирая пальцами свою бороду а ля Леонардо да Винчи, но потом заговорил:

— Я уже высказывал свое мнение на заседании двенадцати мудрецов, когда разбиралось дело семи перуджанцев, и предупреждал, что не следует ворошить осиное гнездо. Не так ли? Теперь мои опасения подтвердились, и шершни выроились. Не знаю, что еще тут добавить. Я, господа, умываю руки.

— Кто еще умывает руки? — вскричал Петр. Большой магистрат ответил ему молчанием.

— Как я погляжу, вы все умываете руки, — сказал Петр. — Умываете руки с явным намерением свалить всю грязь на меня. Тогда у меня есть другое предложение. Все присутствующие здесь либо богатые, либо — по меньшей мере — состоятельные люди. Мачисте, что, если я загляну в кассу банковского дома банкира Тремадзи?

— Вы не обнаружите там ничего, Высочество, ничего, — ответил очкастый молодой человек.

— А если я прикажу вздернуть вас на дыбу и спросить, куда вы спрятали свою наличность?

Мачисте побледнел, но, овладев собой, ответил спокойным голосом:

— Если Ваше Высочество считают это разумным и справедливым, пусть отдают такое распоряжение.

— Нет, я этого не сделаю, я упомянул о дыбе только в шутку, а главное, для того, чтобы проверить вас, — произнес Петр. — Вы мне нравитесь, Мачисте, я ценю умение, с которым вы проводите защиту своего дела, и назначаю вас моим личным секретарем. Какое жалованье вы получаете у Тремадзи?

— Тридцать скудо в месяц, — ответил Мачисте. — В качестве моего личного секретаря вы будете получать сто скудо, — сказал Петр.

— Благодарю, Ваше Высочество, за столь великодушное решение, — сказал Мачисте, — напрашивается только вопрос, где взять эти сто скудо?

— Это будет нашей первой задачей, — ответил Петр и перевел взгляд на председателя Суда двенадцати мудрецов: — А вы, дон Тимонелли, насколько мне известно, владеете двумя дубильнями. Не готовы ли вы ссудить некоторую часть денег ради спасения принцессы Изотты и кардинала Тиначчо?

— Ваше Высочество, вам известно все, — ответил дон Тимонелли, — и вы, несомненно, прекрасно информированы о колоссальных убытках, которые потерпели мои богатые склады, с тех пор как римский банкир Лодовико Пакионе начал ввозить из заморских стран дешевые дубленые кожи.

— Подобный ответ я наверняка получу от любого из вас, — сказал Петр. — Все вы разорены, доведены до нищеты, по горло в долгах. С самого раннего детства я никогда и ни от кого не слышал ничего другого, все сетовали на свою бедность, включая императора и папу, моего отца и покойного графа Гамбарини, и, ей-богу, я от этого изнемогаю. Но изнемог я или нет, я во что бы то ни стало должен достать пятьдесят тысяч скудо. Так и быть, обратитесь еще раз к евреям. Но это произойдет под моим контролем, чтобы ни один волос не упал у них с головы и чтобы за деньги, которые нам одолжат, они получили надлежащий залог. Откуда его взять? Сейчас скажу. Не я первый и не я последний правитель, кто действует подобным образом, на этот шаг можно отважиться без особых стеснений, потому что речь идет о платеже редчайшем и единовременном, даже более того, о платеже, который высокомерные перуджанцы позже оплатят нам сторицей. Так вот, в храме святого Павла хранятся сокровища невообразимой ценности: золотая церковная посуда, дароносицы, инкрустированные алмазами, облачение, расшитое жемчугами, и не знаю, что еще. Никто из моих предшественников не отважился посягнуть на эти ценности не потому, что никто в них не нуждался, а потому, что им мешали религиозные предрассудки и обскурантизм. Я, однако, придерживаюсь того мнения, что живая принцесса из рода д'Альбула стоит больше, чем несколько золотых чаш и кувшинов, и посему решил, что часть этих храмовых сокровищ, которая, несомненно, составляет большую цену, чем жалкие пятьдесят тысяч скудо, мы отдадим в залог евреям. У вас есть какие-нибудь возражения, господа?

И Петр пламенным взглядом окинул собравшихся членов магистрата, оцепеневших, изумленных, испуганных.

— Кто-нибудь возражает против этого? — повторил Петр.

Очкастый Мачисте робко поднял руку.

— Значит, среди вас все же отыскался один храбрец, — заметил Петр. — Ну, Мачисте, что вы имеете против моего предложения?

— Собственно, ничего, Высочество, — сказал Мачисте и сглотнул слюну, — я ведь не член Большого магистрата и потому не имею совещательного голоса. Я позволю только напомнить Вашему Высочеству…

— Ну, так о чем вы изволите мне напомнить?

— Всего лишь о том. Ваше Высочество, что Ваше Высочество весьма ошибаются, считая, что в стенах святого дома хранятся сокровища невообразимой ценности. Хранились прежде, а теперь их уже нет. Они исчезли во времена правления Никколо Второго, деда умершего герцога Танкреда.

— Бессмыслица, я же видел их собственными глазами, да и все вы тоже их видели, — сказал Петр.

— Подделка, Высочество, подделка, — сказал Мачисте, — герцог Никколо, когда у него возникли финансовые затруднения, продал нашему банковскому дому свою коллекцию монет за девятьсот лир, а