вот глотка — целый базар перекричит. Девки-то все пригожии. Откуда только хреновые бабы берутся?
— То верно, — поддержал Макарыч.
— А вы откуда будете?
— Неподалече оттибе живу. Лесуго.
— К нам в село, к кому?
Макарыч поперхнулся от неожиданности. Выручил Колька.
— В магазин мы. Книжек мне к школе надо!
— Вон что.
— В больнице лечилси. Рысь подрала, кады в проводниках был.
— Стой, так то у тебя собачонка-то?
— Была, была.
— Она, стерва, всех кур моих передавила.
— Сочтемси.
— На что. Давно уж. Черт с ними.
— Дохтор давеча в больнице ладнай был.
— Это да…
— И ишо Марья там работала. Душевная баба.
— Ох, плохо ей.
— А што с ней? — враз спросили Колька и Макарыч.
Мужик хитровато прищурился, крикнул:
— Клашка, молока неси!.. Мужик у ней помер. С тоски ноги у самой отнялись. Доктора на нее не надеются. Лечили — все без толку. Один мужик свез ее к Акимычу. Лесник тоже. Всякую хворь людскую лечит. Вернулся и говорит — плохая она совсем. Верно, помрет тоже.
— Эко ей не везет, — посетовал Макарыч и засобирался. Хотел сунуть мужику червонец, да тот не взял. — Скорей, Колюшка, — заторопил старик и вышел из дома. За ним хозяин. Положил руку на плечо:
— Да ты не бойсь. Бабы, что кошки. Выходится. К Акимычу вот этой дорогой езжай. По селу. Потом влево поверни и прямиком в тайгу. К вечеру у него будешь. — И, повернувшись к Кольке, сказал, погрозив пальцем: — Хитер. «Мы в магазин к вам ездим». Свово нету. Только строить начали.
Дорога к урочищу Акимыча, словно шилом бритая. Кидала телегу чуть не к вершинам берез. Того и гляди душу наизнанку вывернет. Или в преисподнюю отправит.
— Держись, сынок. Ох-х, едрить твою. Тово и гляди требухой высморкаешься.
Колька громко икал. Он уже много раз прикусывал язык. Отбил зад. И если бы не Макарыч, давно бы вывалился из телеги.
— Серый! Кобель, мать твоя сука! Куды норовишь? Кочергу
Колька забыл, сколько раз он соскакивал с телеги за куст и пугал оттуда Серого громкими хлопками. Живот у него разболелся. В нем все бурчало. А дороге не была конца.
— От забралси в пекло, старай летай. К ему не то хворому, здравому не добратца, — ворчал Макарыч.
Но к вечеру они все ж увидели избу лесника. Дорога к ней пошла ровная. Но радоваться этому уже не было сил. Усталые, потные, они вошли в избу.
— Хлеб и соль этому дому, — перекрестился на иконы Макарыч.
— Доброво здравия вам, — отозвался седой старик, сидевший у печки.
Кольке стало жаль его: у Акимыча скрюченные ноги, дергалась голова. А руки были большие и, наверно, сильные. И даже борода куда длиннее Макарычевой.
Колька долго рассматривал старика. Да вдруг чуть не вскрикнул. Он когда-то видел его. Вот у него нет мочки на ухе. И родинка на шее большая, как морошка.
— Нужда али лихоманка какая привела ко мне? — спросил хозяин Макарыча.
Тот оглядывался в полутемноте.
— Я с другой хворобой. Слыхал, Марью ты выходить взялся. Так я к ней.
— Она на ключе. За избой. Ноги в травке парит. Там-то попривольнее.
— Ужо ходить?
— Пока помаленьку. Скоро одыбается.
— То-то утешил.
— С Божьей помощью отошла. А это хто ж, внучок твой?
— Кажись, так.
— Пущай передохнет малость. Потом поснедаем.
Колька понял, что ему надо выйти. Обидчиво шмыгнув носом, вышел. Прямиком направился к чурбаку, что стоял у завалинки.
«Ну и пусть. Подумаешь! Секреты от меня завели. Знаю я их. А у меня, может, все нутро отшибло. Сами будут до ночи говорить».
— Да у нас гостюшек! — услыхал он позади и оглянулся: — Здоров будешь, — сказала женщина.
— А я знаю, вы тетя Марья, — выпалил Колька.
Понравилась она ему. Длинная коса свободно
спускалась по плечу. И глаза добрые, как у Серого. Тоже большие.
— Меня знаешь, а как тебя величают, молчишь.
— Колька я, — подошел к ней мальчишка.
— Имечко у тебя славное. Что ж, тоже к Акимычу приехал?
— Я с отцом.
— Занедужил он у тебя?
— Ага!
— Вот горюшко-то. Что с ним приключилось?
— Не знаю.
— Что ж так?
Колька неопределенно пожал плечами. Тетка Марья совсем ему по душе пришлась.
— Вы чьи же будете? — спросила она.
— Тоже лесники. Но у нас лучше. И баня, и речка есть. И дом большой. А тайга у нас самая красивая, — затараторил Колька.
— Это хорошо. Дай-то вам Бог добра и здоровья.
— Знаете, сколько мы рыбы ловим? Цельную бочку на зиму солим. И икры тоже. Ягод, грибов у нас много. Я сам на медведя с отцом хожу, — соврал Колька.
— Молодец. А у меня вот никого нет теперь, старик-то мой преставился. Одна вот маяться стану, — пожаловалась она Кольке. — Видно, доля моя такая бабья, горькая. Век одной доживать.
Мальчишка хотел уже выложить ей все. Но тут дверь избы отворилась. На порог вышел Акимыч. Увидев Марью, сказал:
— Ты ноги-то прикрой. Ненароком застудишь.
Марья послушно взяла у него одеяло. Хотела
войти, но он ее придержал.
— Побудь на волюшке. Еще насидишься в избе.
Колька тоже решил ничего не говорить. Он понял: так будет лучше. Пусть сам Макарыч скажет. А тот сидел у окна. Курил. Слушал Акимыча.
— Марья покладистая, ладная. Норов в ней ровный. Почитай, тридцать годов с иродом жила. Бил н ее почем зря. Она его кормила, обхаживала. Добра от тово не видя. Другая б давно сама тово лешака живота решила. Энта нет. Закон знает — жена да убоится мужа своево. Тот от дурной болести помер. В город поехал и непутную бабу нашел. Она ево и заразила. Марья и то ему простила. Счастье, что она не жила с ним. Он до тово ее побил, што она в больнице всю зиму пролежала. Ево за это времечко и скрутило. Так-то. За все времечко мужика своево ни разу не забидела. Он же, черт холощеный, и дитя ей не смог сделать.
