задом? Или это новый, оригинальный способ знакомства? — ждал ответа от Фаины, но та не реагировала.

  —   Она давно с вами живет?

   —  Совсем недавно. Да какое тебе до нее дело? Человек хочет отдохнуть после работы,— вступились девчата.

   —  А я для того и появился, чтоб не скучали! — говорил громко.

   —  Она хочет спать, не мешай, не тормоши!

   —  Какой сон, если я здесь! —удивлялся Яшка делано и сел с девчонками за стол. Разговорился о своем путешествии во Францию.

   Девчат не интересовали чужие красоты, замки и дворцы, Эйфелева башня, их свое насквозь прожигало. И одна из них, полногрудая, краснощекая Люся, спросила:

   —  Скажи, а это правда, что во Франции все женщины красавицы? Каждая, как настоящая королева! К ним мужчины даже на улицах пристают! У нас о таком и не мечтай!

   —  Да кто тебе набрехал такое спьяну?

   —  Ну, как это набрехал? Возьми, открой любую книгу Бальзака, Золя, Гюго, Дюма! В них восторги от французских женщин! Никто не называет их бабами, телками, метелками, а у нас даже матом кроют! — обидчиво поджала губы рыженькая Иринка.

   —  Не знаю, о ком они писали. Я был в Марселе, это большой портовый город. Гулял по его набережной, улицам и утром, и днем, и вечером, но не увидел ни одной красивой женщины, даже симпатичных не встречал. Ей Богу не вру. Ни с одной не возникло желания познакомиться. Все бабы там тусклые, серые, тощие. Одни ключицы и локти, да конские коленки торчат. Глазу не на чем задержаться. Какая-то странная порода у их баб. Ни у одной нет грудей и задницы. Сплошная гладильная доска, смотреть тошно. Вот то ли дело наши девчата,— тянул на Люську, та, запунцовела.

  —   Да против тебя любая француженка ржавой селедкой покажется! Что запели б эти писатели, увидев наших девчат? Ни за что не захотели бы вернуться в свою Францию! Даю слово, восторгаться там нечем! Бабье уродливое. Я ни одну не захотел заклеить. Никто из команды судна ни на одну чувырлу не запал и даже на берег не стали выходить, кругом сплошные ворюги и проститутки. На улицах грязь, мусора больше, чем на свалке. У нас в глухой деревне чище и культурнее, наши женщины действительно королевы против-их уродок. Я тоже в юности увлекался французской классикой, а когда увидел все в натуре, понял, что ни одна их мартышка не стоит нашей русской телки. Всех их, будто через соковыжималку пропустили с самого детства. Как серые поганки. На них, даю слово, наши бомжи и по бухой не позарились бы. Гадом буду, если сбрехал! —-наметил, что Фаина уже повернулась лицом и внимательно его слушает. Яшка решил насмешить ее:

  —   Вот так вечером вздумал с паханом погулять по улицам, посмотреть, как там люд отдыхает после работы? Ну, и выкатились из морпорта пехом прямо в тельниках. И только вышли за ворота, навстречу нам козья смерть прется, вся как есть голая. На ней не только трусов, даже стрингов нет. Зато вся в персингах. И даже в неприличном натыкано. Сама из себя, будто с погоста сорвалась от своры нечисти! Глаза ее из самого затылка смотрели, словно булавками пристегнутые. Рот большой и черный, кожа на той роже — сплошная серая морщина, уши торчком, волосы пучком, сиськи ниже пупка, как уши у спаниеля. Все, что ниже, лучше не смотреть. Короче, я после того три ночи от ужаса с постели вскакивал и проверял, уж не налудил ли со страху? Так вот у этой образины на спине и всюду, где было место, какой-то идиот что-то написал и намалевал, а она рекламировала. Представляете? Людей пугало это чмо. Мужиков импотентами делало. Страшнее той уродки никогда ни-, кого не видел. Такую поставь на огороде, не только бомжи, бездомные псы со страху передохнут! Зачем там насильников судят? Да покажи им это чмо в натуре, как мы его увидели, любой отморозок забудет, зачем на свете бабье водится? И до конца жизни будет радоваться, что, жив остался после такой встречи!

   —  А как ей разрешили голиком на улице показаться? Иль у них милиции нет?

   —  Есть полицейские, да запретить не могут. У них голышом спокойно по улицам ходят. Такая у них свобода! А чего той звезданутой бояться? Ее под угрозой расстрела насиловать никто не согласится. Лучше у себя все откусит, чем с той смертью в секс играть. Мой отец — мужик закаленный, во всяких переделках побывал, а и тот целый квартал вслух матерился. И говорил, что лучше судовую мартышку в жопу целовать, чем с французской бабой вот так вечерком на улице увидеться.

   —  Выходит, все про их баб набрехали нагло? — спросила Люся улыбаясь.

   —  Набрехали, это мягко сказано. Я, лично, своими глазами убедился, что нет там баб, одно фуфло!

   —  Яшка! А правда, что их кухня лучшая в мире?

   —  Она самая дорогая. Вот это, девки, верно! У них за стойкой перекусить стоит столько, сколько у нас весь вечер до ночи просидеть в классном кабаке с дружбана-ми и притом нажраться на неделю вперед. А готовят они средне, ничуть не лучше наших. У нас в семье домработница куда лучше умела готовить.

   —  А я слышала, что французы в роскоши купаются,

  —   Ой, не смеши! Меня всего на три дня привез пахан в Париж. Дольше сам не захотел. Побывал на Елисейских полях. Это их улица так называется, самый что ни на есть центр. Там грязи по колено! Сплошь нищие и оборванцы-художники, одни шарамыги! Так вот кто ругает наши города, надо во Францию свозить. Но я больше никуда не поеду. С меня хватит, насмотрелся, натерпелся до блевоты.

  —   А чего натерпелся?

   —  Заказал отец устриц, на себя и на меня. Я же их никогда раньше в глаза не видел. Ну, подали, прямо живых и при мне уксусом полили. Они как запищали! Их н это время есть надо, а как, если они живые? А официант, пропадлина, хохочет, торопит скорее есть. Ну, я зажмурился. Проглотил. Ну, я же не знал, что ее тут же вином надо запить. А пахан не подсказал. У меня через час живот вздулся как у беременной, аж до паскудного, даже испугался. Еще через полчаса в пузе все заурчало, заворочалось. А ночью, как прижало! До самого утра из гальюна не мог выйти. Только доползу до койки и бегом обратно. С тех пор о французской кухне вспоминаю только по-русски, ни для женских ушей. Уж, какие там деликатесы! Ни к чему не прикасался, а все потому, что больше им не доверял.

  —   А что-нибудь тебе там понравилось?

  —   Нет! Сплошной облом! Так и отцу сказал:

   —  Рули домой, пахан! Спасай, пока живой! Он и спорить не стал. Вернул, понял, что зря взял меня на пароход. Не мое это дело по чужим землям мотаться. Ну, как смогу прожить без вас? Вся душа от тоски изболелась, ничто не нужно и немило стало. Ожил, когда в общагу пришел. Поверил, что наконец-то домой вернулся, словно заново на свет родился. Здесь все свои, родные, теплые люди, чужое далеко позади осталось, за кормой. А я снова у себя дома, бросил якорь на своем берегу, как мечтал. Глянул на Фаину, та слушала, улыбалась.

  —   Привет, крошка! — поздоровался с нею Яшка.

  —   Привет,— услышал в ответ звонкий голос.

  Девчата тут же пригласили ее за стол, и девчонка

согласилась, встала.

   Фаина села рядом с Люсей, на самом уголке, старалась держаться незаметно, она никого ни о чем не спрашивала, внимательно слушала, о чем говорят. Яшка изо всех сил старался ввести Фаину в разговор, но та, если и отвечала, то очень коротко и скупо, держалась настороже. Разговорить ее оказалось непросто. Она не согласилась пойти погулять по вечерним улицам города вместе со всеми, отказалась от похода в бар. Когда Яшка , предложил пойти в кафе и выпить пиво, Фаина сморщилась, отвернулась и ответила:

   —  Я не алкашка, такое приглашение оскорбительно, для меня.

   Девчата-соседки удивленно глянули на нее, неопределенно пожали плечами и веселой стайкой выпорхнули следом за Яшкой в коридор.

  В этой комнате о Яшке говорили часто и много. А потому, помимо всего, Фаина многое узнала об этом человеке. Он не заинтересовал ее и не понравился. А она приглянулась Яшке. Но он не хотел показать это перед остальными девчатами, решил не навязываться упрямой девке, отказавшейся от вечерней прогулки. Но живя в общежитии, люди поневоле сталкиваются друг с другом то в столовой или в вестибюле, на лестничном , марше или в буфете.