Антон усмехнулся, указательным пальцем мазнул снизу вверх по ее губам — не балуйся. Взял Катино лицо в ладони и стал легонько целовать. Намазанные кремом щеки скользили, крошки бисквита мешались на губах. Катя вдруг стала отвечать, целовать его в ответ.

— Читала, что поцелуи бывают сладкими, — отстранилась Катя и пьяно хихикнула, — но не до такой же степени! Или это кондитерские поцелуи?

Она упала спиной на подушку, захватила Антона за воротник сорочки и притянула к себе…

Когда-то давно, после крупой пьянки, Антон наутро обнаружил себя в постели с девушкой, с которой был едва знаком. Она тоже плохо помнила события прошлого вечера. Спросила: «Как я оказалась в твоей койке?» — «Пьяная женщина — легкая добыча», — не очень галантно ответил Антон. И получил в ответ справедливое заключение: «Пьяный мужик — вовсе не добыча».

Казалось бы, как он может сейчас вспоминать дела давно минувших дней? Он вспоминал намеренно, чтобы не поддаться влечению, не потерять волю, не торопить события. Легкая добыча сегодня завтра обернется пирровой победой.

Катя не ведала, что творит. Она маленькая, неопытная и пьяненькая. Ей нравилось целоваться, она упивается новыми ощущениями и не думает, чем они могут закончиться.

Из них двоих думать обязан Антон.

— Тебе пора! — прошептал он.

— Уже? — разочарованно скривилась Катя.

— Да!

Он взял ее за талию, тонкую, осиную, трепетную, и поставил на ноги. Повел Катю к двери, достал ключ, с трудом дрожащими руками попал в замок, открыл. Катя хныкала, как обиженный ребенок.

— Слушай меня внимательно! — велел Антон. — Завтра в три часа дня буду ждать тебя у памятника Пушкину. Знаешь, где это? На Тверской, перед кинотеатром. Ты обязательно придешь! Хорошо?

Катя хлопала ресницами, Антон повторял про памятник и три часа дня. С трудом остановился, как пластинку сорвал с проигрывателя. Прижал к себе Катю и поцеловал по-настоящему. Новая волна возбуждения (девятый вал!) обрушилась на него, утонул. Не дыша, не соображая, вытолкнул Катю за дверь. Точно на спасительную поверхность отправил с ускорением девушку, а сам остался погибать в затонувшей подлодке.

Он долго стоял под душем, не соображая, холодная или горячая вода на него льется. Закрутил кран, отдернул шторку, переступил через бортик, вышел. Полотенец не было, как собака отряхивался и высыхал. Смотрел на себя в зеркало и не узнавал — голый жизнерадостный идиот в крайней стадии эйфории.

Постельного белья также не имелось, только одеяло. Антон накрылся им, лег на голый матрас. Мечты о Кате подошли так близко, словно дали в руки книгу, сейчас он откроет первую страницу и будет долго-долго читать, наслаждаясь…

Тихое покашливание не дало мечтам состояться.

— Извините, пожалуйста! Антон рывком сел на кровати:

— Кто здесь?

— Я мама Кати.

— В смысле мачеха?

Было бы логично, если бы мачеха отследила Катю, пришла читать ему нотации или угрожать.

— Настоящая мама. Я умерла восемнадцать лет назад, через два часа после рождения девочки.

Ясно, — буркнул Антон. — Не хочется быть невежливым, но мною отказано в аудиенциях… — он запнулся, поняв, что взял недопустимо грубый тон, — даже своих родителей я попросил не являться. Извините!

— Только три минуты. Последние. Вы… ваше воображение… оно появилось, поэтому больше не получится… Что вы делаете?

— Хочу включить свет.

— Не надо! Вам будет не очень приятно меня видеть.

— Мать Кати не могла быть уродиной.

— Спасибо! Но мне восемнадцать лет, так и осталось, я в больничном халате, на вид беременная, потому что живот не успел опасть… Лучше в потемках.

— Как вас зовут?

— Лора.

— Чего вы от меня хотите?

— Антон! Ваши намерения по отношению к Кате серьезны?

— Абсолютно!

— Я имею в виду не женитьбу, а близость…

— Серьезны во всех аспектах.

— Верю, но ее отец никогда не допустит…

— А вам не кажется, что делать из нормальной девушки марионетку, игрушку, цирковую собачку — значит уродовать ее и тешить свои комплексы? — Антон не заметил, как повысил голос.

— Вы правы, — со вздохом ответила Лора, — но есть и другие обстоятельства. Борис удивительный, необыкновенной преданности и страсти человек…

— Странно было бы услышать от его жены другую характеристику. Она делает вам честь. Но замечательные качества Бориса Борисовича вряд ли когда-нибудь распространятся на меня.

— Никогда, — подтвердила Лора, — даже наоборот.

— О чем тогда речь?

— Кроме Бориса, есть еще… Как же объяснить? Ну, представьте! Отец Кати — человек с аномальными возможностями, вы тоже…

— Катя не наше общее дитя. Или вы переживаете о внуке? Правда, симпатичный парнишка?

Антон вспомнил пухлого жизнерадостного карапуза, которого Катя держала на руках в тот свой приход, когда он принял ее за аферистку. Захотелось убыстрить жизнь, не разбираясь, кто на каком свете, лишь бы скорее: он, Катя, сын и полнейшее счастье.

— Внука я не видела. Убедить вас не трогать Катю, очевидно, не получится.

— И не пытайтесь.

— Бориса… Бориса Борисовича вы совершенно не знаете…

— Может, передать чего? Спрашиваю по добротс душевной.

— Ваша доброта душевная никак не может повлиять на мое теперешнее положение. Но я на вашей стороне, Антон. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, как бы тяжко ей ни пришлось потом расплачиваться. Я предаю мужа, который любит меня… до сих пор… Чтобы человеку было легко на том, на нашем, — уточнила Лора, — свете, о нем должны горевать живые, вспоминать в молитвах, оплакивать…

— Могилки украшать?

— И это тоже. Хотя моя собственная… не будем отвлекаться. Я говорю путано, но ведь я…

Антон отчетливо услышал горечь в голосе Лоры и словно увидел печальную усмешку на лице, очень похожем на Катино. Увидел закрытыми глазами, потому что повалился на подушку, отчаянно хотел спать.

— Я даже школы не закончила и выросла в трущобах. Если бы не Боря… Простите, отвлекаюсь. Передайте ему, что из множества прекрасных моментов больше всего мне дорог тот, что случился в больнице. Я почти умирала от воспаления легких. Он пришел, нарядился в белый халат, ругался, уцепился в спинку кровати, когда сестра ушла, он считал…

— Что делал?

— Считал, дважды два и так далее…

— На зайчиков и медвежат?

— Нет, это другое, не сравнивайте… Боря! Извините, Антон! Вы очень нетерпеливы и все время меня перебиваете.

— Смешно вы оговорились.

— Дорогой мой мальчик! Как бы я хотела… да вы засыпаете?

Антон пробурчал что-то невнятное.