довлела ничья власть. Хотя и не было чувства некой вселенской мощи.
И сейчас его нельзя было отличить от того человека, о котором долго размышлял полковник Артемов и писал в записке капитан Колчин. Даже внешне Клим походил на безымянного командира диверсионной группы из далекого 97-го: высокий, сильный, с волевым подбородком и уверенным взглядом.
Но до этих метаморфоз были дикие глаза снайпера группы и громкий выкрик самого Клима:
– Беги, капитан!
И в нем просквозило уже зарождающееся равнодушие к психологу.
…Серьга смотрел на Клима дикими глазами. У него даже изо рта слюна закапала, как у бешеной собаки. Сергей лишь подтолкнул его локтем, сбивая выстрел, а такое чувство, что ударил наотмашь.
– Ах ты!.. – Серьга задыхался. Он видел перед собой предателя. Которому по законам военного времени положена пуля. Ему казалось, что у него отнимают свободу. А он… больше всех не хочет в тюрьму, потому что понимает: он больше всех виноват в той «чеченской» трагедии. Потому больше всех хочет жить. Особенно сейчас. После невероятно длинной ночи, наполненной ожиданием, ночи, полной надежд, тревог, страхов и сомнений. Всего в ней было поровну.
Он держал в руках лучшую в мире снайперскую винтовку, но в данной ситуации она была не страшнее дубинки. В отполированной до блеска шишечке, венчающей рукоятку затвора, отражалось искаженное, как в дверном глазке, лицо самого снайпера. И ничего человеческого в нем не было. Какая-то уродливая карикатура.
Марь, на которой лежал снайпер, словно проросла сквозь плотную ткань униформы, острыми иглами пронзая прочные тройные швы, зеленью заполнила крупные ячеи полотняной «кольчуги»… Не вставая, Серьга резко подтянул под себя ногу и выхватил из-под колена нож.
И куда только подевалось тягостное ощущение драки во сне… Тот сон мгновенно прошел, освобождая руку от тяжести невидимой гири.
Не меняя обратного хвата, Серьга нанес сильный удар «катраном» по косой линии – от своего левого уха к правому бедру. Чтобы где-то в середине почувствовать сначала жгучее сопротивление, а потом полную остановку и тугой напор крови. Он целил в горло командира и уже видел страшную рану, распаханную острым клинком.
Клим ушел от удара, откинувшись на спину. Но клинок все же зацепил его приподнятую руку, вспарывая ткань на куртке.
Серьга оказался на ногах быстрее командира. Он перекинул нож в левую руку и потянулся к кобуре. Клим, перекатившись в обратную сторону, снес снайпера мощной подсечкой под колени. Вставая, небыстрым движением вынул сначала один «катран», потом другой…
Сейчас он был в сто раз сильнее Серьги. То можно было прочесть в холодном прищуре, скрывающем спокойный взгляд, в легком наклоне головы, в расслабленных руках, которыми он лишь придерживал холодное оружие.
Но Серьга не догадывался о преимуществе командира. Ничего такого монументального в его фигуре на фоне зеленого леса он не заметил. Наоборот, он сам считал себя намного сильнее. Он принял вызов. Он бросил копаться с кобурой и встал, несколько раз уверенно перехватив нож с обратного хвата на обычный. Но не ради рисовки, а отвлекая противника. Когда нож оказался у левого колена, снайпер резко вынес его маховым движением снизу вверх и вправо. Дополнительную силу удару придала выгнутая вверх кисть руки.
Клим даже не двинулся с места. Он убрал руку и втянул живот, слегка согнувшись. А разогнувшись, ударил противника рукояткой ножа. И добавил ногой, вложив в удар всю силу.
Серьга отлетел метра на два, но тут же встал. Он коснулся рассеченной губы и, на этот раз позируя, слизнул кровь с пальцев.
Профессионализм виделся лишь в его стойке, ловкости, выносливости. Он считал себя спецом, но его чаяния разбивались о принятое Климом решение в кабинете следователя: он назвал Паршину
Качнув корпусом, он отработал рассекающим ударом снаружи внутрь и разворачивая клинок. Чтобы, широко подшагнув, провести обратный удар. Движения Серьги были сильны и быстры. Казалось, это не сам клинок посвистывает, а звенит от напряжения пилка на его обратной стороне.
Темный клинок дважды пронесся перед глазами Клима. Сергей не уступал противнику в скорости, сделав два быстрых шага назад. И не ждал третьего удара: Серьга никогда не работал «тройками». Клим знал, что после очередных покачиваний корпусом снайпер поменяет тактику, точнее, продолжит наработанную связку: с шагом вперед резко припадет на полусогнутую ногу и нанесет диагональный удар снизу вверх. Самый коварный удар, его трудно даже заметить. А в случае захвата руки она режется обычным поворотом ножа в кисти.
Одно покачивание, второе. Быстрый шаг, резкий присед. Молниеносное движение руки.
Клим даже угадал точку, куда на встречном движении вонзилось лезвие его «катрана». Острый, как бритва, он распахал предплечье снайпера. А второй нож по самую рукоятку вонзился под ребра.
Отпихнув противника ногой, Клим тотчас оседлал его грудь. Отбросив один нож, взял Серьгу за горло. Вторую руку занес для последнего удара…
Он смотрел в глаза поверженному Серьге, но заглянул бы еще в четыре пары. Никто из них, кроме «чужака»-Бережного, не протянул ему руку, в голове не сверкнула молнией простейшая мысль: командира, которому не досталось акваланга, отчислят. А что дальше? Они же не выполнили базовой задачи: держаться в центре одним составом. Он бы надел на себя и два, и три акваланга – на нервной почве или еще как-то, но в недоумении смотрел, как их растаскивают жадные руки товарищей…
Ромка Трегубов вывернулся, намеренно сломав руку. Может, предвидел продолжение «межболотного дефиле».
Не спуская холодного взгляда с тяжелораненого Серегина, Клим резко опустил руку. Клинок, со свистом рассекая воздух и едва не касаясь уха снайпера, вошел в землю.
В глазах Клима Серьга увидел бегущую строку: «Я бы помог
И тут же дал знать о себе еще один «товарищ». Над головой Клима просвистели пули. Резко опускаясь в молодой крушинник, Сергей перекатился к кленам. Водрузив нож в ножны, он потянул из-за спины автомат.
Кто стрелял по нему – вопрос закрытый. Эфир находился в пятидесяти метрах отсюда и левее, ближе к протоке. С того места ему открывался хороший обзор на все стороны света. Конечно, он видел короткий поединок командира с Серьгой и определил, кто из них свой, по выкрику старшего сержанта: «Беги, капитан!»
И не только он. С противоположного берега протоки по командиру отстрелял Мелкий. А до этого он пытался достать капитана короткими очередями. Мелкий успел приблизиться, сократив расстояние примерно до семидесяти метров.
Они не могли сговориться, но ими руководили те же чувства и настроения, которыми был буквально одержим Василий Серегин. Они объединились на расстоянии, мысленно, эмоционально, словно эта местность была непогрешимым проводником мыслей и чувств. Она же подогревала и без того раскаленный инстинкт самосохранения. Выжить любыми путями. Идти ко дну, не имея шансов на спасение, но все же вытягивать руку…
«Вот мы и объединились, вот и объединились», – пульсировало в висках капитана. Он и неизвестный ему «дрессировщик». Горячая голова и холодная. Кабинетный спецназовец и кабинетный планировщик. Можно начинать рвать зубами – себя.
Капитан склонился над телом Бережного и прижал пальцы к артерии. Сердце билось сильно и ровно, словно не было на теле бойца страшных ран. Сильно и ровно, выбрасывая через пулевые отверстия сгустки крови.
Олег разрезал куртку на груди Бережного и сморщился от вида пульсирующих ран. Его грудная клетка словно размягчилась, дышала, как подходивший пирог, политый кровью. Казалось, коснись кожи, и рука
