Терминатор: секунду-другую над водой виднелась его рука с поднятым большим пальцем…

Капитан Колчин проводил в аудитории занятия. За столами «Аннушки» расположились три группы, включая климовскую. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге вырос Сергей Юрмин, инструктор по огневой подготовке. Он махнул рукой, что поджидает психолога в коридоре. Когда Олег вышел, Юрмин, белый как полотно, еле выговорил:

– Пошли, Олег. Паникян вызывает.

– У меня занятия…

– А у нас ЧП! – перебил его инструктор. И набрал в грудь побольше воздуха. – Группа Самохвалова погибла.

– Как погибла? – остолбенел Колчин.

– Вот так, – мелко дрожали губы Юрмина. – Вместе с Машбицом. Семь человек. Задохнулись, видимо. Чуешь, куда дело идет?

Колчин машинально кивнул: да.

Дело шло в далекое прошлое.

Две «Скорые», наддавая сиренами, выехали за пределы военно-морской базы. До городской больницы было пять минут ходу. Водители, нарушая инструкции, ехали на предельной скорости, подгоняемые врачами: «Скорее, скорее!» Спецназовцы вповалку лежали в неотложках: трое в одной машине, четверо в другой. Обескровленные лица, заостренные носы, закрытые глаза… Лежали абсолютно голые: гидрокостюмы с них сняли сразу же после того, как вытащили из воды. Военврач центра Елена Егорова держала Машбица за руку.

– Ну? – спросил ее врач «Скорой».

Она покачала головой:

– Пульса нет…

Офицеры и курсанты провожали неотложки, выйдя за ворота подразделения. Рядом с Олегом Колчиным стояла его жена. Она плакала и бросала отрывистые фразы:

– Меня даже не подпустили к ним. Почему, Олег? Мне не доверяют? Я же медсестра. Из-за того, что я недавно здесь работаю?

– Успокойся, Ира, все будет хорошо.

– Нет, хорошо уже никогда не будет.

Тяжело на душе, больно. Но отчего-то вдруг перед глазами снова возник образ сержанта Романа Трегубова. Когда он сломал руку, первую помощь ему оказывали в санчасти, а потом отправили в городскую больницу; направлять его в Астрахань – в военно-морской госпиталь – необходимости не было. Ирина Колчина, едва взглянув на травмированного курсанта, ощутила в груди тревогу. Несомненно, она где-то видела Романа. Но где? И как отыскать в памяти среди сотен и сотен военнослужащих, которым Ирина оказывала медицинскую помощь, находясь в Дагестане и Чечне, одного человека? Но главное – почему Роман вызвал в ее душе тревогу?

Что-то темное скрывалось в его глазах, в которые она однажды заглянула. У нее была хорошая память на лица, однако образ Трегубова ускользал, словно она видела его либо мельком, либо… только часть его лица.

Часть лица…

Ерунда какая-то.

Хотя нет, не ерунда. Он мог быть ранен в голову, и повязка могла скрывать лоб, щеку. Курсанты в центре были стрижены коротко, и Ирина не заметила даже небольшого шрама. Такие детали вспомнились, а вот основное – нет.

Поделиться своими сомнениями с Олегом? Да и сомнениями их не назовешь, так – колебания, вызывающие смутные опасения.

Трагедия с группой Самохвалова должна бы погасить все страхи – какие-то детские, поскольку объяснения им не находилось. Тем не менее Ирина в мыслях пошла дальше… подчиняясь непонятной логике внутреннего чутья, шла по едва приметной тропе, ведущей от мрачного взгляда Романа Трегубова к гибели курсантов. Что-то связывало его с этой трагедией…

Сейчас он далеко, на родине, в Новосибирске, но даже с такого расстояния заставляет ее думать о нем.

Он далеко, но словно осталась в центре часть его. Та часть, которая не давала девушке покоя.

Он далеко, однако ответ где-то близко. Пусть неполный, но он здесь, на военно-морской базе «Дельта».

Она посмотрела на мужа. Рассказать?.. Нет, не сейчас. Олег острее других воспринимает несчастье, потому согласится на определение жены: детские страхи. И с точки зрения психолога объяснит их происхождение. Он знает и любит свою работу.

ИЗ ДНЕВНИКА АЛЕКСЕЯ БЕРЕЖНОГО

1 июля 2003 года. Этот день стал самым черным в моей жизни. Хочу что-то написать, но не получается. Тупо смотрю на цифры и тасую их. Год 2003-й. Если выбросить из него нули, то получится 23. Двадцать три года – именно столько стукнуло мне в январе. Складываю все цифры – получается шесть. Шесть бойцов погибло сегодня. Месяц июль – седьмой по счету. Седьмой по счету – это мичман Машбиц. Я перечитал то, что написал о нем раньше… «Машбиц зверел по любому пустяку… Похож на израильского коммандос». Нет, стыдно не стало. Стало грустно.

Ближе к вечеру наведался в санчасть, чтобы задать капитану Егоровой один-единственный вопрос: «Ну как там?» И кивнуть на окно – подразумевая то ли небо, то ли городскую больницу.

Я поджидал Егорову вместе с Иркой Колчиной. Симпатичная медсестренка, только бледноватая. Егорова вернулась из города уставшая, осунувшаяся. Налила в мензурку спирта, глянула на меня и спросила: «Будешь?» Я кивнул. Сегодня день такой. Сегодня все можно. Мы молча выпили. «Ты чего пришел?» – спрашивает. А я боюсь задать свой вопрос, потому что знаю ответ. Я подглядываю, как в шпаргалку, в темные глаза военврача и читаю все, что в них написано. «Да вот, – начинаю врать, – вчера жарили картошку на свином сале, рыбу – на подсолнечном масле. Короче, смешали сало, рыбий жир и…» Егорова слабо улыбнулась: «А машинное масло не добавляли?» Ирка смекнула, в чем дело, и предложила дать мне две таблетки фестала. Егорова нашла более радикальное средство от «ямы желудка»: пол-ложки чайной соды. Куда деваться? Я бы принял и половник каустиковой… Потоптался, как медведь, с ноги на ногу у двери и спрашиваю: «А как там?» И киваю на зашторенное окно. Егорова покачала головой: «Никак…» Я опустил глаза. А Ирка перекрестилась. Егорова посмотрела на нее с укором: «Ну когда я отучу тебя от твоих церковных замашек? Ну нельзя же так, Ира! Ты как капеллан, ей-богу! Иди домой. И ты иди, Леша».

День выдался бесконечно длинным и невероятно трудным. В голове шумело и от спирта, и от пережитого. Но сон не шел. И я по обыкновению взялся за авторучку… И никто сегодня меня не подковырнул надоевшим вопросом: «Чего ты там корябаешь?» Поначалу я отвечал, что составляю кулинарные рецепты (когда голодный, на ум, кроме жратвы, ничего не идет), потом сказал, что пишу стихи.

Никто не поверил.

ГЛАВА 4

ОТСУТСТВИЕ АДРЕНАЛИНА

Москва, штаб-квартира ГРУ, 4 июля, пятница

Недавно отремонтированный кабинет Михаила Артемова не отличался размерами, но в нем он чувствовал себя совсем не стесненно, как в маленьком, но все же своем мирке. Михаил Васильевич проявил некое самоволие: как и в кабинете начальника ГРУ, и у него на стенах были вывешены в ряд фотопортреты всех руководителей советской и российской военной разведки; над рабочим столом красовались три символа: Российского государства, Вооруженных сил и армейской разведки; последний, расположенный ближе к окну, выходившему в «полежаевские» переулки, «бликовал», отчего символика ГРУ виделась стилизованным пятилистником с григорьевским крестом по центру. На столике, слева от рабочего «верстака», стояла пара обычных телефонных аппаратов.

Гость Михаила Артемова сидел напротив хозяина кабинета и между портретами Сергея Матвеевича

Вы читаете Спецкоманда №97
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату