хотел никого подводить, но так получилось. Я хочу жить, и жизнь свою задаром не отдам. – Он посмотрел на Юдина. – Слава, не тяни время, садись в машину. Уезжайте, теперь времени нет ни у вас, ни у меня.

Юдин это понял быстрее, чем Андрей договорил. Он проворно юркнул в «девятку», и спустя три секунды она, резко взяв с места, рванула вперед.

Андрей подождал еще немного, потом, не обращая внимания на молодых людей, проходящих мимо и глазеющих на прилично одетого человека, погрузившего руки по локоть в мусорный бак, пристроил автомат рядом с другим и накрыл их обрывком одеяла. Затем бросил сверху еще какую-то тряпку и быстро пошел в противоположную Волоколамскому шоссе сторону. По дороге он вдруг вспомнил, что не стер с автомата свои отпечатки пальцев. Не останавливаясь, отмахнулся: одними отпечатками больше, одними меньше. Вскоре он придет в норму, а сейчас им овладела апатия.

В половине третьего пополудни Рябов уже ехал по московским улицам на служебной «Волге». Слава Богу, дома, думал он, вспоминая загазованные окрестности Самары. Особенно его потряс НПЗ – нефтеперерабатывающий завод в Новокуйбышевске, который по размерам превосходил сам город. Запах газа до сих пор преследовал Рябова, он с недоумением размышлял о том, как могут жить люди в такой жуткой атмосфере. Его мозга коснулась мрачная шутка: «Так то люди…»

Вскоре он уже думал о другом. Сейчас его интересовал только один вопрос и один человек: Антон Никишин. Парень проявился в Москве, и шансы Рябова многократно возросли. Вот сейчас он уже верил, что в ближайшие дни или даже часы возьмет его. Просто невероятно, чтобы Антон не попал в сети, собственноручно расставленные Рябовым; сети были крепкими, и сам Михаил Анатольевич находился в своей вотчине.

Правда, того факта, что Никишин здорово натянул его, Рябов отвергнуть не мог. Он досадовал на себя, и оттого появлялось некое нетерпение, которое могло помешать делу.

Через двадцать минут, даже не заехав домой, он сидел в своем кабинете на Лубянке и слушал доклад Геннадия Кожевникова. Понимая, что ответственность за случившееся лежит полностью на нем и спрашивать за это будут только с него, Рябов не преминул обрушить гнев на помощника.

– Ты, Гена, даже не облажался, ты обделался! Если бы ты, как положено, задержал того парня, а не отпустил великодушно, не было бы никаких последствий. Не было бы пальбы в центре города, был бы жив Сидорин…

– Михаил Анатольевич, у меня была определенная установка: задерживать только молодых людей и сорокалетних женщин.

– Кто дал тебе такую установку?

Кожевников пошел напролом.

– Вы.

– Я?! – Рябов, поднявшись из-за стола, вплотную подошел к капитану. – Ты сказал, что это я дал такую идиотскую установку?!

– Ну… может быть, не в такой категоричной форме.

– Вот именно, капитан, не в такой. Я приказал вам блокировать двор Никишиных, а вы, ворвавшись туда со своими головорезами, домыслили: брать только того-то и того-то. Вы лично во дворе интересующего нас дома встречаете подозрительного человека, без документов. И что вы делаете? Вы даже не обыскиваете его!

– Он только поначалу показался мне подозрительным. Он не попадал ни под одно описание, я даже прокачал его по числившимся в розыске.

– «Прокачал»… Слова-то какие профессиональные.

Кожевников пропустил реплику мимо ушей.

– И еще, Михаил Анатольевич, я послал с ним Рустема Ахманова.

– Лучше бы ты не посылал его! Я, ей-Богу, удивляюсь тебе. Ты… – Рябов махнул на Кожевникова рукой и снова сел за стол. – Если бы ты не послал Ахманова, он не лежал бы сейчас в больнице. – Рябов сделал паузу, собираясь задать еще один вопрос. В педагогических целях, для Кожевникова.

Он послал рассеянный взгляд на окна, которые выходили на Лубянскую площадь.

– Как там пенсионер, в чью квартиру ворвался твой протеже?

Кожевников стоял перед Рябовым с покрасневшим лицом. Сейчас он ненавидел подполковника и не уважал себя. Он досчитал до десяти и, решив, что хватит, ответил:

– Вроде нормально. Сломано одно ребро.

– Лихо он, согласен?

– Да.

– Хорошо хоть так. А мы до сих пор еще не знаем, кто это был. Могли узнать, но он сработал четко. Он или вызвал своих, или свои были начеку и где-то поблизости. Люди серьезные, своего убрали. А это была толстая нить к заказчику. Пожалуй, это был буксировочный канат! – Рябов оголил часть руки, показывая Кожевникову толщину каната. – Успели установить личность убитого?

– Пока нет. В картотеках на Петровке его отпечатков пальцев нет, следовательно, не судим. Есть предложение показать его фотографию в «Новостях» по ТВ.

– А как у него?.. – Рябов сделал круговое движение возле своего лица и суеверно прикусил кончик языка: показывать на себе не принято.

– Вообще-то неважно… Правая половина лица практически отсутствует, хотя меня уверили, что портрет изготовить можно.

– Очень важно, чтобы он не выглядел на фотографии трупом.