журналистами.
— Да, но они забывают, что он уже совершил одно убийство.
— Зато дело об убийстве, о котором никто не пишет, скоро прекращают.
— Нет! — предостерегающе поднял руку Мёллер. — И не будем возвращаться к этой теме.
Харри пожал плечами и перешагнул через поваленный ветром газетный щит. Сама газета лежала рядом; ветер в бешеном темпе листал ее страницы.
— Так чего же ты хочешь? — спросил Харри.
— Разумеется, начальника полиции прежде всего волнует престиж. Какое-нибудь ограбление почты публика забывает обычно еще раньше, чем закроют дело. И никого не заботит, что преступник так и не найден. Но сейчас мы находимся под пристальным вниманием. И чем больше разговоров о налетах на банки, тем сильнее это разжигает всеобщее любопытство. Мартин Педерсен был обычным человеком, который просто делал то, о чем многие осмеливаются лишь мечтать. Заурядный нарушитель закона, этакий современный Джесси Джеймс. Так создаются мифы, рождаются образы героев и появляются имитаторы, которые тоже не прочь ограбить какой-нибудь банк. Пока пресса писала о Мартине Педерсене, число налетов на банки по всей стране намного выросло.
— То есть они опасаются, что этот пример распространится, подобно заразе. Что ж. Вполне понятно. Ну а я-то тут при чем?
— Никто не сомневается в том, что Иварссон — дельный сотрудник. Он обычный дисциплинированный полицейский, который никогда не преступит определенную черту. Но Забойщик — не обычный грабитель. Словом, начальник полиции пока что недоволен достигнутыми результатами. — Мёллер кивнул в сторону тюрьмы. — Он слышал об эпизоде с Расколем.
— Хм.
— Я был на ланче у него в кабинете, и там прозвучало твое имя. Даже несколько раз.
— Господи, я что, должен чувствовать себя польщенным?
— Во всяком случае, тебе прежде уже удавалось добиваться успеха в расследовании, используя нетрадиционные методы.
Харри криво улыбнулся:
— Милая характеристика, однако она скорее подходит летчику-камикадзе.
— Короче говоря, Харри, вот тебе мой сказ. Отложи все прочие дела и, если тебе понадобятся еще люди, обращайся прямо ко мне. Иварссон, как и раньше, продолжает работать со своей командой. Но надеемся мы в первую очередь на тебя. И еще одно… — Мёллер почти вплотную приблизился к Харри. — Тебе дается карт-бланш. Если даже ты где-то выйдешь за установленные рамки, мы готовы закрыть глаза. Разумеется, если не выносить сор из избы.
— Хм. Кажется, понимаю. А если все же не удастся?
— Пока сможем, мы тебя прикроем. Однако, разумеется, всему есть границы.
Элмер оглянулся на звон колокольчика над дверью и кивнул на маленький приемник, стоявший перед ним на прилавке:
— А я-то всегда считал, что Кандагар — это вид лыжных креплений. Пачку «кэмела»?
Харри кивнул. Элмер убавил звук радио, и голос репортера слился с уличным шумом — проезжающими машинами, треплющим маркизу ветром, шуршанием по асфальту опавшей листвы.
— А твоему коллеге? — Элмер кивнул на оставшегося у двери Мёллера.
— Ему подавай летчика-камикадзе.
— Вот как?
— Да, но он забыл спросить, сколько тот стоит, — сказал Харри, затылком ощущая кривую усмешку Мёллера.
— И почем же теперь камикадзе? — позволил себе поинтересоваться владелец киоска, отсчитывая Харри сдачу.
— Если остается в живых, то потом делает что хочет, — ответил Харри. — Это единственное условие, которое он выдвигает и при котором согласен работать.
— Что ж, не так дорого, — заметил Элмер. — Удачного вам дня, господа.
На обратном пути Мёллер пообещал переговорить с начальником полиции о том, чтобы Харри получил разрешение работать с делом Эллен еще три месяца. Разумеется, если Забойщика поймают. Харри кивнул. Перед табличкой «По газону не ходить» Мёллер замешкался.
— Это ведь самый короткий путь, шеф.
— Угу, — согласился Мёллер. — Но так ботинки пачкаются.
— Делай как знаешь, — сказал Харри и решительно зашагал по лужайке. — Мои и так уже грязные.
Сразу после поворота на Ульвойе пробка рассосалась. Дождь прекратился, и уже у Льяна асфальт был сухим. За ним шоссе расширялось до четырех полос, машины набирали скорость, и их поток устремлялся вперед подобно вырвавшемуся на волю весеннему паводку. Харри покосился на Халворсена, размышляя, когда же тому надоест душераздирающий скрип, однако тот, по-видимому, ничего не слышал, ибо слишком буквально воспринимал звучащий по радио призыв Трейвиса:[22]
— «Sing, sing, siiing!»[23]
— Халворсен…
— «For the love you bring…»[24]
Харри уменьшил звук радио, и Халворсен непонимающе взглянул на него.
— Дворники, — сказал Харри. — Выключишь ты их наконец?
— Ах да. Извини.
Дальше они ехали в молчании. Миновали съезд на Дрёбак.
— Что ты сказал продавцу? — поинтересовался Харри.
— А тебе не все равно?
— Но он, стало быть, точно помнит, что доставлял продукты в дом Албу в четверг пять недель назад?
— Во всяком случае, так он мне сказал.
— Еще до того, как Албу там сам появился?
— Он сказал, что часто заходит в дом сам.
— Выходит, у него есть ключ?
— Харри, когда задаешь вопросы под таким неубедительным предлогом, надо и меру знать.
— А какой был предлог?
Халворсен вздохнул:
— Губернский опрос.
— Губернский… что?
— …опрос.
— А что это такое?
— Сам не знаю.
После съезда с главной дороги до Ларколлена пришлось тащиться еще тринадцать километров и четырнадцать раз поворачивать.
— У красного дома за заправкой — направо, — вслух вспоминал Халворсен, сворачивая на гравиевую дорожку.
— Ну очень много душевых ковриков, — пробормотал Харри пятью минутами позже, когда Халворсен остановил машину и указал на стоящий между деревьями гигантских размеров рубленый дом. Больше всего он походил на хутор-переросток, выстроенный по ошибке не на высокогорном пастбище — сеттере, — а на берегу моря.
— Похоже, людей здесь нет, — сказал Халворсен, оглядывая соседние дома. — Одни чайки.
— Хм. — Харри посмотрел на часы. — Все же давай припаркуемся чуть подальше.
Дорожка заканчивалась площадкой для разворота. Халворсен выключил зажигание; Харри распахнул свою дверцу и выбрался из машины. Потягиваясь, чтобы размять затекшую спину, он прислушивался к