Все остановились.

– Бежим! – сказал Пенкроф.

Колонисты со всех ног бросились вниз. Дойдя до поворота, они увидели, что положение изменилось.

Обезьяны, испуганные каким-то неведомым обстоятельством, пытались убежать. Некоторые из них с ловкостью акробатов прыгали и бегали от одного окна к другому. Они не сделали даже попытки сбросить лестницу, по которой легко было бы спуститься, и, по-видимому, от страха забыли об этом способе спасения. Вскоре пять или шесть обезьян оказались под выстрелом, и колонисты, спокойно прицелившись, открыли огонь.

Некоторые из раненых обезьян с криками упали назад в комнату, другие свалились вниз и разбились; спустя несколько минут можно было предположить, что во дворце не осталось ни одной живой обезьяны.

– Ура! Ура! Ура! – закричал Пенкроф.

– Не слишком ли много «ура»? – сказал Гедеон Спилет.

– А что? Они же все перебиты! – удивился моряк.

– Согласен, но это не помогает нам вернуться к себе.

– Идем к водостоку, – сказал Пенкроф.

– Конечно, – ответил инженер. – Но было бы удобнее…

В эту минуту, словно в ответ на слова инженера, лестница показалась из-за порога двери и упала вниз.

– Тысяча трубок? Вот это здорово! – вскричал моряк, глядя на Сайреса Смита.

– Слишком здорово, – вполголоса произнес инженер и первым бросился к лестнице.

– Осторожнее, мистер Сайрес! – воскликнул Пенкроф. – А вдруг там еще остались обезьяны?

– Увидим, – бросил инженер, не останавливаясь.

Его товарищи поспешили за ним и в одно мгновение добрались до дверей. Они обыскали все. В комнатах никого не было. Склад тоже был пощажен животными.

– А лестница-то! – закричал моряк. – Какой это джентльмен послал ее нам?

В это время послышался крик, и в залу вбежала огромная обезьяна, преследуемая Набом.

– Ах, разбойник! – вскричал Пенкроф. И, взмахнув топором, он собирался раскроить голову животному, но Сайрес Смит остановил его:

– Не трогайте ее, Пенкроф.

– Мне помиловать этого черномазого?

– Да, это он выбросил нам лестницу.

Инженер сказал это таким странным тоном, что было трудно решить, серьезно он говорит или нет.

Колонисты бросились к обезьяне и, несмотря на мужественное сопротивление животного, повалили и связали ее.

– Уф! – вздохнул Пенкроф. – А что мы теперь из нее сделаем?

– Слугу, – ответил Герберт.

Говоря это, юноша был почти серьезен: он хорошо знал, какую пользу можно извлечь из этих разумных четвероруких.

Все приблизились к обезьяне и начали внимательно ее рассматривать. Это был орангутанг. Подобно своим сородичам, он не отличался ни злостью бабуина, ни легкомыслием макаки, не был нечистоплотен, как сагуин, или нетерпелив, как маго, и не обладал дурными инстинктами собакоголовых. Именно об этих человекообразных рассказывают столько историй, свидетельствующих о их почти человеческой сообразительности. Как домашние слуги, они подают к столу, убирают комнаты, чистят платье и башмаки, умеют управляться с ложкой и вилкой и даже пьют вино не хуже самых лучших двуногих лакеев. Как известно, у Бюффона[33]была такая обезьяна, которая долго и усердно служила ему. Представитель орангутангов, лежавший связанным в большом зале Гранитного Дворца, был огромный детина в шесть футов ростом, прекрасно сложенный, с широкой грудью и средней величины головой; череп был круглый, нос выдавался вперед. Гладкая, мягкая, блестящая шерсть покрывала кожу. Одним словом, это был законченный образец человекообразных. В его небольших глазах светился разум. Белые зубы сверкали под усами. Подбородок был покрыт небольшой курчавой каштановой бородкой.

– Красивый парень! – сказал Пенкроф. – Если бы знать его язык, с ним можно было бы разговаривать.

– Так вы не шутите, хозяин? – спросил Наб. – Мы берем его в слуги?

– Да, Наб, – с улыбкой ответил инженер. – Но только ты не ревнуй.

– Надеюсь, что из него выйдет хороший слуга, – сказал Герберт, – По-видимому, он еще молод, его легко будет воспитать, и нам не придется пускать в ход силу или вырывать ему клыки, как делают в таких случаях. Он, наверное, привяжется к хозяевам, если они будут с ним ласковы.

– Это так и будет, – сказал Пенкроф, который уже забыл, как сердился на «шутников». – Ну что, друг, как поживаешь? – спросил он оранга.

Оранг ответил легким ворчанием, звучавшим довольно мирно.